…Шёлк её кожи. Она была гибкой и прочной, податливой и несгибаемой, услужливой и непреклонной. Все мыслимые противоположности — и не было сил отнять ладони, отвести губы, закрыть глаза…

…Аромат её волос. В них погружался, точно падал в траву, в россыпь полевых цветов, и от цветочных благовоний возгорался огонь, и не сжигал, но приносил радость им обоим — и больше хотелось дарить радость ей, нежели забирать её самому.

…Хрусталь её голоса…

…Огонь её объятий…

…Чары её слов…

Всё это было. И неведомо, сколько длилось, и сколько раз случалось. Много раз. Она ничего не требовала — только предлагала. Ничего не забирала взамен — только делилась. Николай очнулся от сладострастных воспоминаний и добыл из того самого кармана заветную стопку “средств индивидуальной защиты”.

Вся на месте. Все на месте. О боже правый… Николаю захотелось дать себе по лбу, и он врезал ладонью от души — так, что Роза, всё это время бродившая по полу за спиной, в два прыжка взлетела на подоконник и уставилась на человека — ты что творишь?

Николай скрипнул зубами. Не хочется, нет сил думать о Саше хоть чуточку плохо, но почему? Он не мог не попытаться. Вон, виден даже надрыв на одной из оболочек. Почему она не позволила?

Невозможно думать плохо, но мысли не прикажешь. Ведь и такое бывало, будь проклят этот богатый опыт интимных связей! Простой расчёт — вынудить остаться, привязать к себе ребёнком, даже если он мнимый. Простой и паскудный расчёт.

Николаю показалось, что на правую руку плеснули кипящего свинца. Адская, жуткая боль, словно стальным прутом вдобавок пронзили. Едва хватило сил не завопить. Николай чуть не отпрыгнул — и хорошо, что не отпрыгнул: снёс бы холодильник ко всем чертям.

Посмотрел, отдышавшись, на ладонь. Ту ещё пекло и саднило, но уже проще было терпеть.

Четыре длинных, глубоких борозды, сочащихся кровью. Можно не гадать, откуда: на расстоянии вытянутой руки на подоконнике сидела Роза и, прижав уши и не отводя взгляда от глаз человека, рычала. Негромко, но свирепо.

17. Сейчас и потом

Стоило больших усилий не побежать прочь. Не было сомнений, что воспоследует — прыгнет, впиваясь в добычу всеми двадцатью когтями.

Николаю удалось не отводить взгляда. Вот уж точно, страшнее кошки зверя нет.

— Ты чего дерёшься? — поинтересовался он, едва сумев выдержать голос спокойным. — Что я такого сделал?

Роза перестала рычать, но не отводила взгляда и держала уши прижатыми.

— Что я сделал не так? — повторил Николай, выдерживая её взгляд. И на ум пришли те, последние мысли. Воспоминания, как его обманом чуть не заставили жениться “по залёту”. Так…

— Ты думаешь, что я плохо подумал о твоей хозяйке? — спросил Николай и готов был поклясться, что кошка едва заметно кивнула. — Это не она была. Я о ней не думал плохо, не могу думать плохо. Просто пришло на ум, понимаешь?

Роза приподняла уши, но всё ещё смотрела с недоверием. Вот ведь умная!

— И вообще, зачем сразу драться? — поинтересовался Николай. — Можно как-то помягче предупредить? Ну что, мир?

Роза изящно выгнула спинку, подняла хвост трубой и замурлыкала. Прошлась по подоконнику — вначале потёрлась о подбородок человека лбом, затем продемонстрировала человеку все свои прелести — те, что под хвостом. И снова потёрлась. Ну просто милое, добрейшее существо! Вот только рука теперь жутко болит.

Шорох позади. Ну вот, ещё и Сашу разбудили, не было печали. По раненой руке прошлись рашпилем, и Николай снова еле сдержался, чтобы как минимум не выругаться. Роза села перед ним и сосредоточенно проводила языком по ранкам.