— Никак не могу. — вздохнула я и развела руками. — Разве что чистотел стал средством для борьбы с нежитью.

— Насколько мне известно, пока еще не стал. — отец Вертер едва заметно усмехнулся. — Впрочем, если освятить его, то и им нечистого гонять можно. Отец Адриан, эта госпожа не приносила вам чистотел на освящение?

— Что вы, Ваше Преподобие, — удивился Лебенау, — да мне бы и в голову не пришло читать молитвы над растением.

— Зря. — коротко бросил сэр Готфри.

Молитва… Ну конечно же!

— Э-э-э-э-э… Господа, мне кажется, я догадалась о причине столь убойного воздействия моей мази на упыря. Он ведь… упокоился?

— Теперь — да. — ответил нунций. — Сэр Готфри выследил раненую тварь сегодня утром, и добил. Так мы вас слушаем.

— Ну… Дело в том, что я несколько припозднилась с изготовлением мази, и когда отправляла ее с посыльным фрау Елизе, та еще не настоялась как следует, поэтому мне пришлось пойти на маленькую невинную хитрость. — я потупила глаза. — Передала ей, чтобы на ночь прочитала над горшочком с мазью молитву, а пользовалась ею уже с утра. Мазь к тому часу уже была бы готова.

Сэр Готфри изогнул бровь, и вновь отвернулся к окну, священники переглянулись.

— Какую молитву, дочь моя? — мягко поинтересовался отец Адриан.

— Да самую обычную, отче, — пожала я плечами, — которую все на сон читают. Молитву Ночному Ангелу.

— Значит, обманываешь покупателей, да Клархен? — откашлялся Радисфельд, до которого похоже дошло, что на костер меня не потащат, и решивший поучаствовать в обвинительном процессе. — Нехорошо, девочка.

— Не вижу никакого обмана. — сухо заметил рыцарь, даже не удостоив бургомистра взглядом. — Поступок фрау Сантана напротив, склоняет к благочестию и отвращает от суетного тщеславия и соблазнов, порождаемых мирской красотой.

Радисфельд поперхнулся и замолчал. Ничего, я тебе еще этот выпад припомню, боров карликовый.

* * *

Упырь, сунувшийся к Елизе, был еще совсем молодой, буквально в этот же день выбрался с погоста. Движимый ужасающим голодом, который заменяет этим неприятным тварям и инстинкты, и разум, упырь прокрался в Кирхенбург и бросился на поиски добычи.

Обычно молодые упыри предпочитают питаться кровью детей, поскольку те редко когда успевают понять, что же произошло и поднять крик, однако этого каким-то образом занесло в район дома фрау Елизы.

Та только помолилась на ночь и легла в постель, когда упырь полез в ее окошко, которое Елиза на ночь не закрыла. Мало того, что она еще не спала, так и упырь умудрился зацепить стоявший на подоконнике цветок, который с грохотом обрушился на пол.

Решившая, что к ней в дом залез вор, Елиза вскочила с кровати и принялась ругать ночного визитера последними словами. Упырю бы, по хорошему, сбежать, но близость живого человеческого тела окончательно лишила его рассудительности, и он с ревом бросился на фрау Кнопф.

Елиза обладала настолько дурным характером, что ей и в голову не пришло пугаться ночного гостя, тем более что в темноте ей было не видно, кто ее посетил. Схватив первое, что попалось под руку, а оказался это горшочек с мазью, старая мегера запустила им в голову упыря. Эффект от попадания свеженамоленой мази оказался просто потрясающим — кровосос рухнул на пол, ухватился руками за лицо и издал такой леденящий душу вой, что поверг в дрожь даже Елизу.

Тут в комнату влетел слуга со светильником, и в его неверном свете Кнопф увидала щуплую лысую остроухую тварь в саване, лицо которой отваливалось кусками прямо на глазах.