Изменить размер шрифта - +
Остановились — падая, смеясь — и лучшие… Но тотчас присмирели и построились, встали на нижние и замерли. А тягуны легли и положили головы на лапы. Стало тихо. Князь тяжело, кряхтя, спрыгнул на землю, прошел к обрыву, сел прямо на землю и нахмурился. Лучшие, стоявшие поодаль, почтительно молчали. А там, за рекой, небо быстро светлело. Рыжий вывалил пересохший язык и, с трудом сдерживая шумное дыхание — ведь с непривычки, р-ра! — покосился налево, направо. Вот этот, справа от него это Овчар. Лягаш о нем рассказывал, этот надежен. А слева — это Бобка, он так себе, и трусоват, и вороват, но языкаст, ох, языкаст! А дальше кто? Это Клыкан. Это Бесхвостый. Это Левый. А это кто? Ну, как его…

А небо на востоке, за рекой, все светлеет и светлеет! Еще совсем немного, и там из-за горизонта покажется Солнце. Но здесь, на Священной Горе, его называют Светило. И здесь они его сейчас и ждут, встречают. Уж такой у них в Дымске обычай — князь каждый день встречает Солн… Э, Светило, конечно, Светило! А лучшие его всегда сюда, на это самое высокое в городе место, должны сопровождать. А после вместе с ним ждать и встречать. Вот и сейчас они молчат, ждут, щурятся, не дышат. Но никакого страха, как в Лесу в Час Бдения, в них нет. И это правильно. Лягаш это так объяснял: «А страха просто быть не может. Чего им страшиться? Наступающего дня? Или Солнца? Так солнце — это свет и тепло, значит, жизнь, а жизнь — это радость. И потому я каждый раз, всегда с неодолимым трепетом…» А вот и не всегда! Сегодня он чего-то не спешил за этим своим трепетом. А ведь он не в отлучке — в тереме. Там, в тереме, он и остался. Стоял в окне второго этажа, смотрел, как остальные строились, как после выбегали, и даже лапой тебе помахал. Но вот ты уже здесь, и вот ты уже ждешь, правда, без трепета, а его, Лягаша, вовсе нет. А небо розовеет, тишина…

А вот и первый луч!

— Ар-р! — тотчас крикнул князь.

— Ар-р! — подхватили лучшие. — Ар-р! Ар-р!

И вот он, долгожданный день! Засверкала роса на траве, запиликал кузнечик. Взлетела бабочка, за ней вторая — и закружились в танце; выше, выше. А и действительно, какая красота! И также, впрочем, и в Лесу, когда порой лежишь в густой траве — один — и ждешь, пока подгонят дичь, но их еще не слышно, они далеко, наверное, след потеряли. А ты и рад тому! Лежишь себе раскинувшись, дремота тебя одолела, а прямо перед носом, по травинке, ползет букашка…

— Ар-р!

Рыжий вздрогнул, вскинулся. Бобка ехидно захихикал, что-то шепнул Бесхвостому…

Но тут же замолчал, ибо князь уже встал, потянулся, глянул на лучших, сурово зевнул… А после не спеша вернулся к волокуше, лег поудобнее, лениво приказал:

— Гони.

Тягуны подскочили, рванули и с места понесли в галоп! Хрип, вой! А следом — лучшие! Р-ра, Рыжий, р-ра! Вниз-вниз-вниз-вниз! Тебя толкают — ты толкай, бей, рви, вперед, еще вперед, всех обойди, всех, всех! Вот так! Еще! Еще! Р-ра! И вдоль по улицам! Через толпу! Костярни, бани, лавки, нищие, базар, налево, за угол, вверх, вверх, в ворота, р-ра, к крыльцу…

А вот возле крыльца Рыжий резко осадил и даже отскочил назад, посторонился. И это правильно, это по чину. То есть без чина лезть вперед нельзя. А здесь особенно, ибо первым на крыльцо всегда всходит князь. Всходит один, без провожатых. Мало того: пока князь не взойдет на самую верхнюю ступеньку, никто к крыльцу не приближается, все ждут. Но даже и потом взбегать наверх еще нельзя, а можно только подойти к крыльцу, точнее, молча к нему протолкаться, и, наступив стопой на нижнюю ступеньку, задрать вверх голову и снова терпеливо, молча ждать. А князь тем временем проходит через сени, заходит в трапезную, шумно нюхает воздух и морщится, он, кстати, морщится всегда, а повар, он тоже всегда — с испуганным видом суетится перед ним, юлит, утверждает, что кормежка ему нынче удалась, как никогда.

Быстрый переход