— Возможно, — послышался из беседки насмешливый голос. — Но победа над Янрексом укрепит позиции самозванца Авита и его зятя Майорина, что не устроит ни меня, ни тебя, Либий.

— Выходит, мы должны помогать варварам в борьбе с Римом? — с вызовом спросил юнец.

— Рим — это ты, Либий. Сын божественного Валентиниана, зачатый во славу Юпитера и под его небесным покровительством. Разве благородная матрона Климентина не рассказывала тебе об этом древнем обряде?

— Рассказывала, — буркнул Либий. — Но я христианин, Ратмир, и не хочу отрекаться от веры.

— Ты можешь следовать заветам ярмана Христа, сын Валентиниана, но ты не вправе отказаться от высокой миссии по возрождению величия Рима, возложенной на тебя старыми богами.

— Я не отрекаюсь, — горячо возразил юноша. — И готов помогать тебе, дукс, во всех твоих начинаниях.

— В таком случае я тоже сдержу свое слово. Ты будешь императором, Либий, клянусь Христом и Юпитером. Ты, потомок Феодосия Великого из рода Флавиев, должен править империей, а не жалкие самозванцы вроде Авита и Прокопия.

— А что ты собираешься делать, Ратмир?

— Я устраню Прокопия.

— И откроешь дорогу к власти ничтожному Льву Маркеллу?

— Маркелл — ставленник франков, а варвары наши с тобой союзники. Во всяком случае, до тех пор, пока ты твердо не возьмешь власть в Риме в свои руки. Не бойся, Либий, я живу на этом свете вот уже почти сорок лет и лучше тебя знаю, какой дорогой следует идти к величию.

Эмилию очень хотелось закричать, позвать на помощь стражу, но он вовремя вспомнил, что находится сейчас в саду франка Аспара. Этот крик мог стать последним в его жизни. Нельзя исключать, что дукс Ратмир проник в этот роскошный дворец без разрешения хозяина, но куда более вероятен совсем другой расклад: Аспар и Ратмир договорились о совместных действиях и используют в своих целях глупого мальчишку Либия. Прежде чем поднимать шум и делиться с кем-то услышанным, Эмилию следовало хорошенько обдумать сложившуюся ситуацию. Именно поэтому посол божественного Авита тихонько отступил в тень и покинул сад раньше, чем Ратмир с Либием вышли из беседки. Эмилий бежал так быстро, что обрел утраченное равновесие только на ложе, выделенном ему гостеприимным Аспаром. Первым его желанием было предупредить Дидия о готовящейся в доме Андриана ловушке. Этот поступок Эмилия римские патрикии бесспорно сочли бы благородным. Зато сам комит схолы нотариев, пораскинув мозгами, назвал его глупым. В конце концов, какое ему дело до Авита, Эгидия и Ореста, устаивающих свои делишки за его спиной. Они не сочли нужным поставить в известность главу посольства о предстоящих переговорах с Прокопием. И надо быть уж совсем законченным идиотом, чтобы простить им столь откровенное пренебрежение. Не исключено, правда, что действовали они согласно указаниям императора Авита, человека хитрого и коварного, решившего использовать Эмилия как прикрытие. Скорее всего, комиту нотариев просто не доверяли, считая его агентом Туррибия. И, между прочим, у императора и его сановников имелись для этого веские основания. Ибо для спасения чести и жизни гордому римскому патрикию пришлось пойти на сделку с собственной совестью. Разумеется, сплетники лгали, когда утверждали, что высокородный Эмилий продал душу дьяволу, нет, он всего лишь принес жертву языческим богам. Что, между прочим, делали многие римляне, как простые, так и знатные, вдали от чужих глаз. А кроме жертвы Эмилий принес еще и клятву не предавать матрону Климентину и ее сыновей. Со стороны матроны, вступающей брак и выделяющей мужу определенную сумму денег, это была разумная предосторожность.