— Значит, Эмилий — изменник? — спросил Авит.

— Да! — дружно подтвердили Дидий, Орест и Эгидий.

— А это что? — сунул им под нос кусок пергамента император.

Дидий успел прочитать только подпись, но и этого оказалось достаточно, чтобы почувствовать дрожь в коленях и ледяной холод в области спины.

— А это? — указал божественный Авит на кожаные мешки, сваленные в углу комнаты, словно ненужный хлам. — Кто дал сиятельному Эмилию золото?

— Высокородному, — поправил старого отца Эгидий.

— Высокородный у меня ты, — рыкнул император. — А он сиятельный! Чем вы занимались в Константинополе, патрикии? Проматывали римские деньги с византийскими потаскухами? Вот результат, но не ваших трудов!

И только тут Дидий понял, какую глупость совершил, поддавшись чувству зависти и гневу. Эмилий хоть и скрыл от своих спутников собственный успех, но чернить их в глазах императора не стал. Зато они сами, в дурацком ослеплении, выставили себя перед божественным Авитом полными дураками. И это еще мягко сказано.

— Я не нуждаюсь в ваших оправданиях, патрикии, — остановил на полуслове император заговорившего было Эгидия. — Свою вину вам придется заглаживать делами. Еще одной промашки я вам не прощу.

Дидий покинул императорский дворец на подрагивающих ногах. Мыслей в голове не было, зато в обширном чреве квакала большая холодная лягушка, заходившаяся от горечи и ненависти к расторопному Эмилию.

— Вы мне скажите, патрикии, где и когда он успел договориться с императором Львом? И почему Маркелл вдруг расщедрился, выделив Риму два миллиона денариев?

Увы, вопрос Дидия повис в морозном римском воздухе. Эгидия и Ореста сейчас волновали совсем другие проблемы, тем не менее патрикии охотно откликнулись на зов сиятельного Афрания, предложившего обсудить создавшееся положение. За два месяца, которые послы провели вдали от родного города, в Риме многое, надо полагать, изменилось. А кто лучше сиятельного Афрания знал истинное состояние дел в империи — разве что божественный Авит.

Префект Рима за короткое время сумел поправить свои пошатнувшиеся дела, а потому принял гостей с достоинством истинного римского патрикия. Его дворец, разоренный вандалами, был приведен в относительный порядок. Где Афраний добыл денег на новую мебель, патрикии спрашивать не стали, зато дружно выразили восхищение изысканными закусками, выставленными хозяином на стол.

— Князь Меровой умер, — порадовал гостей хорошей вестью Афраний. — Правда, Майорину не удалось воспользоваться ситуацией. Паризий так и остался в руках франков. Сын Меровоя княжич Ладо отбросил римские легионы к реке Роне. Счастье еще, что нам удалось удержать Орлеан.

— Теперь понятно, почему так расстроен божественный Авит, — криво усмехнулся Эгидий. — Майорин не сумел одолеть Ладорекса, а расхлебывать кашу, заваренную им, придется нам с тобой, светлейший Орест.

Сын магистра Литория, пожалуй, более всех пострадал от коварства Эмилия — обещанная ему императором должность комита агентов грозила уплыть в чужие руки. Более того, божественный Авит недвусмысленно дал понять, что подвергнет Ореста опале, если тот допустит еще один крупный промах. Положим, Орест человек не бедный и мог бы спокойно дожить до старости частным лицом, однако бывший секретарь кагана Аттилы был слишком честолюбив, чтобы согласиться со столь жалкой участью.

— Не понимаю, — задумчиво проговорил Орест, — зачем Ратмиру понадобилось устранять Прокопия? И чем, скажите на милость, угодил ему Лев Маркелл?

— Маркелл — ставленник варваров, — напомнил Дидий.