Митя думал о мире, в котором он вынырнул будто из ниоткуда. С миром сделали что-то очень плохое, хотя внешне это незаметно. Однако мир стал непригоден для людей. Люди теснятся под излучателями — больше им нигде нет места. Всё пространство занял враждебный лес. Он поглотил посёлки и городишки. Остались лишь отчуждённые от реальности мегаполисы и селения при лесоперегонных заводах. Такие, как Магнитка при комбинате. Правда, Магнитка — самая большая, потому что комбинат тоже самый большой. А при чём здесь он, Митя? Кто он? Что привело его сюда?

А Серёга тоже размышлял о жизни. Он околачивался на площади перед проходной и вспоминал Маринку. Девки сами не знают, чего хотят. Ясен пень, они хотят дом и детей — но с кем? Да с первым же, кто покажется пригодным. А пригодный — или тот, кто выделяется, или тот, кто самый упорный. Он, Серёга, ничем не выделяется. Он не Бродяга. Но зато он самый упорный.

Серёга подхватил рюкзак и устремился к проходной.

— Ты же полчаса назад вошёл! — изумилась тётя Паша на вахте.

— Да я выехал с автобусом, — соврал Серёга, — рюкзак вот мне передали, забрать надо было… А пропуск в каптёрке забыл.

— Когда думать-то начнёшь? — вздохнула тётя Паша, открывая турникет.

Митяй дожидался там, где ему было указано.

— Двигаем! — Серёга хлопнул его по плечу.

Они загрузились в автобус до установки номер одиннадцать.

— Привет, Башенин, — сказал кто-то из попутчиков. — Кто это с тобой?

— А по морде не узнаёшь? — ухмыльнулся Серёга.

Мужик-попутчик посмотрел на Митю, на Серёгу и снова на Митю.

— А чё ты не говорил, что у тебя близнец есть?

— А ты, Потапов, ебать как интересовался!

Территория комбината была гигантской. Автобус катился по дорогам, переезжал рельсовые пути, над ним проплывали трубопроводы; за деревьями мелькали длинные корпуса, разная техника и ряды белых цистерн; в просветах или на отворотах внезапно вздымались могучие промышленные сооружения.

— Смотри туда, охренеешь, — с удовольствием предложил Серёга.

Митя увидел обширную площадь, сплошь заваленную горами коротких, как бочонки, брёвен. На высоких эстакадах застыли автопоезда из тягачей с вагонами-думпкарами; ребристые бункеры вагонов медленно наклонялись, и сквозь проёмы в днищах высыпались, ворочаясь внутри себя, как потоки глыб в камнепад, лавины чурбаков, а бульдозеры отгребали их в сторону.

— Товарный двор дефибрерного цеха, — пояснил Серёга. — Сюда привозят древесину с лесосек, а на цеху жерновами её размалывают в щепу. Потом по конвейеру щепу передают на рафинерную фабрику, где измельчители крошат её в древесную массу. А древмасса уже к нам на установки идёт.

— А вы что производите? — спросил Митя.

— Бризол! — гордо ответил Серёга.

— Это топливо?

— Это наша жизнь! Раньше нефть была, теперь — бризол! С него энергии в десять раз больше, чем в нефти. В Китае всё на бризоле. У нас, ясен пень, тоже.

— Бризол увозят в Китай? — Митя кивнул на цистерны с иероглифами.