— Дак фонарь возьми, — раздражённо посоветовал Егор Лексеич.

— У меня фонарь есть! — охотно подхватился Костик.

— Сиди! — остановил его Серёга.

Тропка почти затерялась в папоротнике — от облучения он рос так быстро, что никакие тропы не могли сохраниться надолго. Обозначая независимость, Маринка храбро шла впереди в темноте и болтала котелком, в котором звякала посуда. Серёга топал позади по мягкой земле, сплошь покрытой лапчатыми разливами орляка, и глядел на Маринку: любовался её дерзким хвостом, её гибкой талией и круглым задочком, туго обтянутым джинсами. Ему хотелось схватить эту девчонку в охапку и запихать в себя.

Оказалось, что в командировке не так-то и легко уединиться с Маринкой — но зато можно смотреть сколько угодно. Серёга догадывался, что Маринка изрядно помучит его, но не сомневался, что добьётся задуманного — вытеснит Харлея и начнёт трахаться с Маринкой. Она не отвертится, не сможет отшить его, потому что всё в ней ему охереть как нравилось, даже как она брыкается. Ощущение душевной неуязвимости позволяло ему быть снисходительным к Маринке, хотя его несколько тревожило, что при Маринке он резко глупел.

— Чё, как тебе на командировке? — спросил он.

— Нормально! — Маринка даже не обернулась.

— Не передумала быть бригадиром?

— А с чего мне передумывать?

— Ну, хмыри всякие с бригады…

— Типа тебя, что ли?

Серёга широко и довольно улыбнулся.

— Вижу, к тебе Алёнин подпиздыш клеится, — Серёга имел в виду Костика. — Не пора ли его приплющить малёхо?

— Не бурей, Башенин. Тётя Лёна — подруга дядь Горы.

— А у меня, Марин, всё серьёзно. И я такого не потерплю.

— Шустро ты разогнался, — хмыкнула Маринка. — Чё-то я не поспеваю.

В это время возле мотолыги бригада готовилась к ночёвке: под решёткой раскладывали туристские коврики и спальные мешки. Холодовский накрывал решётку сверху полиэтиленовой плёнкой — на случай дождя. Егор Лексеич, устанавливая ночной радар, ходил вокруг мотолыги, наткнулся впотьмах на порожнюю канистру и с досадой хлопнул себя по боку:

— Ёптыть!.. Забыл Мухе дать, чтобы воды принесла!

— Я передам! — быстро высунулся из мотолыги Костик.

— Не пущу на темноту! — тотчас возразила Алёна. — Егора, не пускай его!

Егор Лексеич страдальчески закряхтел: ох уж эти мамашины страхи…

— Митрий, будь другом — сбегай ты…

Митя понимал, что Серёга, наконец-то уединившийся с Маринкой, будет недоволен появлением брательника, но Митю очень тянуло побывать ночью в селератном лесу, и он решил, что Серёга как-нибудь переживёт.

Митя взял канистру и пошёл к лесу. Фудин проводил его взглядом.

— Как ты их различаешь, шеф? — спросил он.

— Лишь бы Маринка не перепутала, с кем тарелки тереть, — хихикнула Талка и, намекая, потёрла указательные пальцы друг о друга.

— Чё гонишь, шалава? — обиженно закричал на неё Костик.

— Пасть захлопни! — злобно ответил Костику Матушкин.

А Митя благоговейно остановился на опушке — ему надо было стряхнуть с себя всё, что отвлекало: освободить и сознание, и чувства.

В тёмной синеве над Уралтау висел бледный месяц, и скалистая вершина блестела одной стороной — крутым и щербатым взлётом, резко обрывающимся ввысь.