— Как он мог быть уверен, что Самсон вскоре не вернется? Или, наоборот, не подъедет на московскую квартиру, где не застанет Ваню?

Переходы Танюши от «экстаза» к «трезвомыслию» не в первый раз удивляли меня.

— Самсон уже в пятницу мотался к «одинокой душе» (точнее, к телу), неуклюже соврав, будто всю ночь работал над сценарием. Ваня наверняка сделал соответствующие выводы, сам был одержим.

— Как можно их равнять в грехе?

— Я не равняю, но подоплека одна: Виктория превращала близких в рабов, всегда готовых уйти из-под власти. — Я усмехнулся. — Тяжелая тень «Клеопатры». Танечка, не возражайте, я сам едва спасся.

— Не возражаю, я тоже в конце концов сумела уйти.

— Так вот, без двадцати двенадцать девочка из сада увидела Ваню при свете экрана. Вдруг — кто-то выключил компьютер.

— Она не рассмотрела?

— Якобы нет. Просто экран погас, а розетка под столом, надо нагнуться. Однако Ваня сидел неподвижно.

— «Сидел неподвижно», — повторила она, откинулась плашмя на раскладушку, заметная дрожь — все сильнее — сотрясала тело. Припадок? Я, не зная, что делать, бросился на колени, схватился руками за шею ее и ноги, рванул; она замерла и ослабела, прошептав:

— Боль в позвоночнике прошла.

— Тебя же шикарный экстрасенс обслуживает.

— Не экстрасенс. Вдруг сейчас прошла.

Я благоразумно отдалился от больной на табуретку; такие, знаете, встряски в вялой нашей жизни влекут к обладанию. Закурил. Она выговорила:

— Он был мертв.

— Мертвые не звонят по телефону.

— А вы уверены, что то был реальный звонок, что…

— Я не страдаю мистической манией: была произнесена фраза из вашего, так сказать, «предания» о святом и императоре.

— Но Ваня мог рассказать кому угодно, вон с Никитой Савельевичем они горячо обсуждали…

— Стало быть, это Савельич меня попугал?

Она промолчала, задумавшись.

— Этот ночной звонок — такой несуразный, абсурдный.

— А вдруг Ваня подслушал сцену в среду и узнал, что я его отец?

— Возможно, но загадка остается. Если он хотел предупредить о грозящей ему смертельной опасности, то почему не сказал прямо?

— «Меня хочет убить неуловимый Джо», — вспомнил я вслух Лелину фразу.

— Ну да, назвать имя, а не кощунствовать, не ерничать в такое мгновенье! Юноша был потрясен моим рассказом, а тут… искусственность, игра.

— Да, но зачем убийце, например, драматизировать ситуацию, привлекать мое внимание к чему-то… сверхъестественному?

— Чтобы набросить покров на «естественное».

— Слишком изощренно.

— Это изощренное преступление… и впрямь «пляска чертей». «Приди ко мне тот, кто под землей».

13

Словно в ответ проскрипели ступеньки под осторожными, шаркающими шагами, «прочмокал» линолеум в прихожей… Мы, замерев, глядели на дверь, в которой возник Савельич в мрачной своей хламиде и с белым узелком.

— Добрый вечер, — робко пробормотал он, продвинулся бочком к раскладушке, разложил перед Танюшей скудную снедь. Его угодливая, искательная манера раздражала меня. Что за трагикомедию разыгрывают эти ряженые побирушки?.