Давай все-таки исходить из реалий. Записка, сложенная вчетверо, валялась в вычищенной, выметенной прихожей за тумбочкой. Согласен с Танюшей — бумажку обронили. Вероятно, сама Виктория, торопилась в клуб, наводя красоту перед зеркалом (мгновенный промельк — по ассоциации — отражение обнаженной в зеркальном гардеробе, разноцветный укус, зверское лицо мужа). Записка выпала из сумочки. Зачем она носила ее с собой… Зачем написала — вот вопрос! Или обронил тот, кто украл ковер… тоже вопросик! Переключить внимание следователя с Молчановки на Плющиху — чересчур замысловатый ход, неоправданный риск (соседи, та же старушка с молоком, например). Или он залез в чужую квартиру за обличающей его уликой (стереть отпечатки пальцев, забрать записку…) и по ходу дела прихватил ковер… это более логично. Но на чей след может навести ритуальный текст, написанный рукой Виктории? Обронил, выронил, выпал… Преступник стремительно пересекает прихожую, вчетверо сложенная бумажка выпадает… из ковра? Да ну. Из книги, например, своеобразная закладка. Пусть-ка Самсон проверит свою библиотеку, не пропало ли… нет, не то! За душой два трупа, а убийце чужие книги приспичило воровать. Если за своей приходил? Досужие домыслы, нет данных, «путь реалий» пока ничего не дает. Скорпион. Паук. Замкнутый круг.

Отпечатка роковой руки на дверной притолоке в кабинете не было. Уже не было: кто-то успел соскоблить, грубо расцарапав серебристо-сиреневую «муаровую» поверхность. Меня аж затрясло, я набросился на Танюшу, которая наконец медленно «подползла».

— Где вы сегодня ночевали?

— На кухне.

— А старик?

— Тут на диване.

— Ничего подозрительного не слышали?

Глупый вопрос: стали б при свидетеле поднимать возню! Следы уничтожены, конечно, раньше, убийца вспомнил и сообразил, какой опасности подвергается, улучил момент… Я вкратце ввел Танюшу в суть дел.

— Савельич в кабинете каждую ночь спит?

— Да, за меня боится.

— Стало быть, тот проник сюда днем, пока вы на лужайке прохлаждались. Не говоря уже о Савельиче, Борис тут каждый день болтается. Банкир рядом… и Василевич имел возможность. Проклятье! Кабы этот гаденыш не трясся так за свою шкуру, отпечатки в воскресенье могли быть зафиксированы.

— Самсон?

Я кивнул, усадил ее на диван, сам сел рядом и, уже спокойнее и подробнее, пересказал ночной диалог. Под конец я заявил, что у меня вызывает сомнение эпизод в гараже.

— Спички? — тотчас уловила она смысл.

— Это первое. Представьте, вы входите, уже насторожены, обеспокоены — гараж почему-то не заперт! — спотыкаетесь обо что-то… Самый необходимый автоматический жест: протянуть руку к выключателю, тут же у входа. Нет, он шарит по карманам в поисках спичек и при столь скудном свете даже не убеждается толком, мертвая перед ним или живая.

— И убегает!

— Это второе: куда? Естественно, звать на помощь, ведь убийца, возможно, еще в доме. Напротив пируют бродяги, поблизости ночует семейство банкира… Он же прется к машине, которая вдруг заводится, и возвращается к дому один.

— А как Самсон объясняет?

— Действовал в растерянности, в страхе, себя не помнил… вообще у него что-то с головой. Шок, говорит.

Глаза Танюши, как вчера, наполнились слезами, которые она не замечала.

— Мы праздновали Троицу в саду, когда сестра была уже мертва. И он знал.

— Психологический кунштюк… или психический: Самсону якобы удалось убедить себя, что Вика ночью ожила и убежала.