— Где-то здесь, — забормотала, — здесь тяжело, не дается молитва…

Испугавшись за нее, я примитивно пошутил:

— Привидения являются?

— Он не дает молиться, забываю слова, скоро «Отче наш» забуду.

Меня пробрала дрожь.

— Кто — он?

— Он. Бес.

— Танюша! — Стало жаль больную, так мучительно жаль, что мука эта — на миг почудилось — перешла в любовь; я обнял ее за худые плечи, прижал к себе. — Переселяйся… хоть ко мне, а я его тут посторожу.

— Кого? — От моей ласки (я осторожно поглаживал шею, плечи) она опомнилась, отшатнулась.

— Ну, того, «кто из-под земли».

— Не смейся.

— Не до смеха, дорогая. Так поедем?

— Нет.

— Тогда вникни: здесь их не может быть. За пять-шесть минут — ты меня слышишь? — мертвых можно увезти, но не спрятать. Ты б давно почувствовала запах… дух разложения. Так?

— Так.

— Жара для июня стоит сверхъестественная. С воскресенья вы с Савельичем тут ночуете, припрятать мертвых, потом вернуться, забрать преступник бы не смог. Да и Самсон уверяет, что дом и участок тогда же на рассвете осмотрел… А вообще не понимаю, объясни, почему ты должна себя здесь истязать!

— Я дождусь погребения, а потом уйду.

Сказано нормально, без истерики, что ж, пусть ждет.

Хотя, строго говоря, погребение состоялось, ее близкие наверняка закопаны в землю, иначе давно бы обнаружились. Самсон скрывает что-то очень важное…

— О чем задумались, Николай?

— Как разрушить алиби мужа. Хозяйка котика подвернулась… И Кристина уверяет, будто звонила ему из клуба. Бармен подтвердил: звонила. Но может, не Самсону. Ведь по всем статьям — он убийца!

— Нет, он слабый.

— Может быть, вы знаете — кто?

— Человек сильный, очень умный и жестокий.

— Звучит слишком абстрактно.

24

Меня тянуло в столицу, но грех было не воспользоваться возможной близостью местного подозреваемого. Поместье разорившегося банкира предстало в своем цивилизованном блеске с достойным охранником, беснующимся за изящной садовой оградой. С появлением бледнолицей супруги проблема кое-как разрешилась, я был доставлен в кабинет главы двумя женщинами (мокрая нимфочка прямо из бассейна), которые перед элегантно блестящей дверью, однако, отступили. Светло-сиреневая эмаль, отметил я машинально, вдруг возгорелся и с этим открытием переступил порог, представ пред выпученные очи хозяина, восседавшего, как в прошлый раз (как с прошлого раза, почудилось, вечно), за массивным пустым столом… нет, лежала на нем раскрытая книжечка. С этого открытия (криминальня эмаль) я и начал напористый словесный торг:

— Виктория ведь бывала у вас здесь, наверху?

— А что?

— Ей чрезвычайно понравилась немецкая эмаль, которой покрашены ваши двери и притолоки.

— Ну и что?

— Она распорядилась и в своем доме ее использовать.

— Ну и что?

Да что он заладил, как дятел!

— Работу выполнили в субботу к вечеру, краска к полуночи еще не высохла, когда… — У него вдруг мигнули глаза и прикрылись тяжелыми веками, я закончил шепотом: — Вы помните?

В ответ шепот:

— Что?

— Когда вы ухватились рукой за притолоку в кабинете Любавского.

Я ляпнул просто так, сам не знаю как… интуитивно, под влиянием видимого совпадения; но какая-то новая реальность (или ирреальность) возникла меж нами, и он прошептал:

— Где доказательства?

— На лице вашей жены.