— Судьба моей души полностью в твоих руках, — мягко говорит матушка тем самым голосом, которым некогда пела мне колыбельные и говорила, что я самая чудесная на свете, хотя я и не была такой. — Это твой выбор.

— Но что я могу для тебя сделать?

— Простить меня.

Рыдания, которые я до сих пор умудрялась сдерживать, вырываются наконец наружу.

— Ты хочешь, чтобы я тебя простила?

— Для меня это единственный способ обрести покой.

— А как насчет меня? Как ты думаешь, я когда-нибудь смогу обрести покой, зная то, что я теперь знаю?

Ее пальцы касаются моей щеки. Я отшатываюсь.

— Мне очень жаль, Джемма. Но мы не можем всегда жить в чистом свете. Ты должна принять то, что как бы ни казалось тебе светло вокруг, всегда остается место для тьмы. И в тебе самой тоже.

Я не нахожусь, что сказать в ответ на это. Я никогда не задавалась подобными вопросами, и я никогда не чувствовала себя более одинокой, чем в этот момент. Мне хочется причинить матушке боль.

— Ты ошибалась насчет рун. Мы уже дважды пользовались их магией, и ничего не случилось!

Ее глаза вспыхивают.

— Вы… что? Я же говорила тебе, не делай этого! Это небезопасно, Джемма!

— Откуда мне знать, что это не очередная ложь? Почему я должна верить тому, что ты говоришь?

Она прижимает ладонь ко рту, шагает взад-вперед. Потом наконец говорит:

— Значит, сферы на какое-то время оставались без охраны. И тварь Цирцеи могла побывать здесь и совратить кого-то. Джемма, как ты могла?!.

— Я вправе задать тебе тот же самый вопрос, — бросаю я, направляясь прочь.

— Куда ты идешь?

— Возвращаюсь обратно, — отвечаю я.

— Джемма… Джемма!

Я выхожу из сада. И тут меня пугает охотница. Я не слышала, как она подкралась ко мне сзади, держа в руках лук и стрелу.

— Олень совсем близко. Не поохотишься со мной?

— Как-нибудь в другой раз, — бормочу я; мои губы еще дрожат от плача.

Охотница наклоняется и, сорвав несколько ягод, бросает одну в рот. А другие подносит к моему лицу; ягоды покачиваются на тоненькой веточке, как подвеска.

— Хочешь ягод?

Она прекрасно знает, что мне нельзя есть здешние фрукты. Так почему же она предлагает их мне?

— Нет, спасибо, — отвечаю я, немного ускоряя шаг.

Но она, как будто я и не трогалась с места, снова оказывается передо мной, все так же держа ягоды в протянутой руке.

— Ты уверена? Они очень вкусные.

У меня шевелятся волосы на затылке. Что-то тут не так…

— Извини, но мне нужно идти, — говорю я.

Но когда я поспешно шагаю по бархатной зеленой траве вдоль реки, я слышу за спиной тонкий скрежещущий голос:

— Наконец-то… наконец-то…

В темноте спальни над моей кроватью нависает Энн.

— Джемма! Ты проснулась?

Я не открываю глаз, надеясь, что она не заметит моих слез.

Фелисити и Пиппа трясут меня до тех пор, пока я наконец не поворачиваюсь к ним лицом.

— Идем же! — шепчет Фелисити. — Пещера ждет нас, леди волшебница!

— Я плохо себя чувствую.

Я снова отворачиваюсь и смотрю на тонкую трещину в штукатурке стены.

— Послушай, не будь ты такой врединой! — говорит Пиппа, толкая меня ногой.

Я молчу, по-прежнему таращась в стену.

— Да что с ней такое случилось? — фыркает Пиппа.