Вздремнув после сытного обеда, кошка изящно потянулась и обернулась человеком. Облачившись в одёжу и спрятав ещё чуть влажную косу под шапку, Смилина улыбнулась небу и золотой листве. Она любила всё: землю, горы, воду и ветер, цветы и травы. Она гладила смолистую кору сосен, окунала ладони в ледяные ручьи и часто жевала горный снег, не простужая горло: талая водичка легче струится по телу и несёт здравие. Её налитые силой Огуни руки хоть и выглядели грубыми, но даже самому маленькому, самому нежному цветочку не было в них больно.

Смилину повлекло на запад. Там лежали земли мудрого князя Ворона, который слыл колдуном, способным обращаться в одноимённую чёрную птицу. До него те края представляли собой лоскутное одеяло из маленьких княжеств, каждое из которых мнило себя гордым и независимым государством. Образовались они после дробления двух крупных древних земель – Северной и Южной. Ворон стал великим князем Воронецким, а мелкие удельные правители – его подданными, не утратив, впрочем, и некоторой самостоятельности. Распри между уделами порой всё же случались, но самого Ворона сбросить с престола никому не удавалось. Поговаривали, что лет его жизни было уже под три сотни. До его прихода к власти случалось, что и совершали западные люди набеги на Белые горы, да только всё зря: женщины-кошки защищали свою землю, не отдавая ни пяди. Ворон, призвав забыть былые стычки, наладил с Белыми горами торговлю и обмен. Княгиня Краса приняла мир и в знак дружбы отдала за Ворона свою младшую дочь. Нередко и жён себе дочери Лалады находили из девиц Воронецкой земли. Ещё не внедрили князья Воронецкие на своей земле зловещий обычай почитания Маруши, более того – никто не считал эту богиню злой и страшной; она лишь воспринимала у сестры Лалады бразды правления при наступлении холодов. Жители не пугали её образом детей, не приносили кровавых человеческих жертв, и не бегали по лесам желтоглазые Марушины псы. Им предстояло расселиться там много позже. Неторопливо жили люди, веками не меняя устоев. Медленно, основательно катилось годовое колесо, да и век человеческий был намного дольше, чем сейчас…

Что же так тянуло Смилину в западные леса? Всем изобильна была Белогорская земля, хватало ей и своего зверья, и своей красоты, да и девушки в ней жили статные да пригожие… Но щемила тоска под рёбрами, теснилось дыхание в груди синеглазой женщины-кошки, а голову клонила книзу думка о долговязой девчонке с жгучими очами цвета чёрной смородины… Сколько лет прошло – уж, поди, замуж её давно выдали.

Смилина устремилась в колышущийся «воздушный колодец», сердцем повторяя имя, от которого в груди мурлыкала нежность. Плевать, что её отец объявил Смилину своим недругом. Истосковалось сердце по смородиновым очам.

Берёзовая тишина обступила женщину-кошку со всех сторон. Светлая рощица шелестела золотой грустью, сочувственно качая ветвями и склоняясь над плачущей на пеньке девушкой. От осенней прохлады её спасала меховая безрукавка, надетая поверх длинной вышитой сорочки, а ноги согревали тёплые и добротные, но изящно скроенные чёботы. Чёрная коса, перевитая нитью речного жемчуга, и дорогие яхонтовые серьги говорили о том, что девушка не простого роду-племени. Рядом в траве стояла корзинка, полная грибов.

Радостное волнение в сердце Смилины сменилось тревогой. Разорвать её беду-печаль в клочья и развеять пеплом по ветру!

– Свобода, – ласково окликнула женщина-кошка, смягчая свой зычный голос.

Девушка вздрогнула и вскочила. Смилину охватила жаркая волна восхищения: каких-то десять лет назад из всей красы тут только и горели эти невыносимо-пристальные, вопрошающие, пронзительные очи, а сама Свобода была длинная и худая. Жеребёнок жеребёнком. Прошелестели десять листопадов, превратив нескладную девчонку в красавицу с ярко-алыми, жадными губами и бархатной бездной ночи в глазах.