Людмила до этого тоже не додумалась бы. Мир за пределами Советского Союза, помимо роскоши, имел и неизвестные ей формы разложения. «Декаденты», — снова подумала она. Что ж. Ей надо привыкать к этому. На родину ей не вернуться, ни теперь, ни когда-либо — если только она не предпочтет бесконечные годы в гулаге или, что более вероятно, быстрый конец от пули в затылок. Она отбросила прежнюю жизнь так же бесповоротно, как Ягер — свою. Оставался вопрос: смогут они вместе построить новую жизнь здесь? Другого выбора у них не было?

Если они не остановят Скорцени, ответ окажется удручающе очевидным.

Анелевич сказал:

— Я возвращаюсь в помещение пожарной команды: мне надо выяснить некоторые вопросы. Меня не особенно беспокоят «нафкех»… проститутки, — уточнил он, когда увидел, что ни Людмила, ни Ягер не поняли слово на идиш, — но кто-то займется и ими. Мужчины — эго мужчины, даже евреи. — И он вызывающе посмотрел на Ягера.

Немец, к облегчению Людмилы, не стал возмущаться.

— Мужчины — это мужчины, — миролюбиво согласился он. — Разве я был бы здесь, если бы думал иначе?

— Нет, — сказал Анелевич. — Мужчины — это мужчины, даже немцы.

Он прикоснулся пальцем к полям своей шляпы, взял на плечо винтовку и поспешил прочь.

Ягер вздохнул.

— Похоже, легко не будет, как бы сильно мы этого ни желали. Даже если мы задержим Скорцени, мы все равно останемся изгнанниками. — Он рассмеялся. — Мы окажемся в гораздо худшем положении, чем изгнанники, если ко мне снова привяжется СС.

— Я только что подумала то же самое, — сказала Людмила. — Только имела в виду не СС, а НКВД, конечно.

Она весело улыбнулась. Если два человека подумали одновременно об одном и том же, значит, они хорошо подходят друг другу. Для нее в Генрихе Ягере сосредоточился весь мир, и она не верила, что если двое так хорошо подходят друг другу, то она может остаться в одиночестве. Ее взгляд скользнул в сторону постели. Улыбка чуть изменилась. Здесь они хорошо подходили друг другу, это точно.

Затем Ягер сказал:

— Что ж, это неудивительно. У нас нет ничего другого, кроме предположений, не так ли? Мы здесь — и Скорцени.

— Да, — сказала Людмила, раздосадованная своим плохим немецким, и перешла на русский. То, что она приняла за добрый знак, для Ягера было лишь банальностью. И ей стало досадно, что она не смогла скрыть, как закружилась ее голова.

На столе лежал ломоть черного хлеба. Ягер отправился в кухню и возвратился, держа нож с костяной ручкой, которым разделил хлеб надвое. Он протянул Людмиле половину и без малейшей иронии сказал:

— Германский сервис во всей красе.

Это он пошутил? Или ожидал, что она поймет его буквально? Она размышляла все время, пока ела свой завтрак. Ее тревожило, как, в сущности, мало знает она о человеке, которому помогла спастись и чью судьбу она связала со своей Ей не хотелось думать об этом.

Когда она улетела вместе с ним, он чудом вырвался из лап СС. Конечно, тогда у него не было оружия. После того как он попал в Лодзь, Анелевич дал ему «шмайссер» — в знак доверия, причем даже большего, чем он мог бы допустить. Ягер потратил много времени, используя масло, щетки и тряпки, чтобы привести автомат в состояние, которое он счел достойным боевых условий.

Теперь он начал проверять его снова. Наблюдая за тем, каким напряженным стало его лицо, Людмила фыркнула — и от восхищения, и от досады. Поскольку он не поднял взгляда, она фыркнула снова и громче. Это отвлекло его и напомнило, что он не один.