Линли отвернулся от окна и встретил внимательный взгляд доктора Сэмюэльса. Врач расположился за письменным столом, лицо его вновь было бесстрастно.

— Вы знали, что у нее был ребенок, — сказал Линли. — Вероятно, обнаружили еще при осмотре в приемном покое.

— Верно.

— Почему вы ничего нам не сообщили?

— Я вам не доверял, — ответил Сэмюэльс. — Тогда не доверял. Мне было гораздо важнее установить хоть какой-то контакт с Робертой, чем поделиться этой информацией с вами и рисковать, что вы обрушите эти сведения на нее и еще больше ей повредите. В конце концов, это врачебная тайна, — примирительно добавил он.

— Что с ними теперь будет? — спросил Линли.

— Они оправятся.

— Откуда вы знаете?

— Они начинают осознавать, что обе были его жертвами. Это первый шаг. — Сняв очки, Сэмюэльс тщательно протер их полой пиджака. Худое лицо врача казалось усталым. Сколько уже раз он проводил такие беседы!

— Не понимаю, как они могли вынести все это.

— Они находили выход.

— Какой?

Доктор критически осмотрел стекла очков и вновь водрузил их на нос, тщательно поправил. Он носил эти очки много лет, и на крыльях носа давно появились глубокие отпечатки.

— У Джиллиан наступила диссоциация, то есть она умудрилась подавить свое "я" до такой степени, что могла притворяться, будто у нее есть то, чего у нее не могло быть, будто она является тем, чем она на самом деле не была.

— А именно?

— Нормальные чувства. Нормальные человеческие отношения. Она сказала, что была зеркалом, отражающим поведение окружающих. Это защитная реакция, помогавшая не чувствовать того, что происходило с ней на самом деле.

— Каким образом?

— Она не была «настоящей», и потому отец не мог коснуться ее, не мог ничего с ней сделать.

— Все в деревне вспоминают о ней совершенно иначе.

— Да. Так она вела себя — отражала их, как в зеркале. Когда подобное состояние доходит до крайности, наступает расщепление личности, но Джиллиан удалось этого избежать. Это всецело ее заслуга, учитывая, через что ей пришлось пройти.

— А Роберта? Психиатр нахмурился.

— Ей это далось труднее, чем Джиллиан, — печально признал он.

Линли в последний раз глянул в окно и вернулся на свое место, к стулу с облезшим сиденьем. Сколько несчастных уже сидело на нем!

— Поэтому она начала так много есть?

— Вы имеете в виду — в поисках выхода? Нет, не думаю. Скорее это была попытка самоуничтожения.

— Не понимаю.

— Когда ребенок подвергается насилию, ему кажется, что это он сделал что-то дурное и несет наказание за это. Вероятно, Роберта начала много есть потому, что насилие пробудило в ней отвращение к самой себе, к своей «испорченности», и она пыталась очиститься, уничтожая собственное тело. Это одно объяснение. — Доктор умолк.

— А другое?

— Трудно сказать. Быть может, это казалось ей единственным способом избавиться от постоянного насилия. Не самоубийство, но прекрасный способ уничтожить свое тело, сделаться совершенно непохожей на Джилли, чтобы отец прекратил сексуальные домогательства.

— Но это ей не помогло.

— Нет, к несчастью, нет. Хуже того: ему потребовались извращенные виды секса, чтобы продолжать возбуждаться, а ей приходилось участвовать и в этом. Так он удовлетворял свою потребность господствовать.