— Вы знали. Вы все поняли в тот самый момент, когда он обратил внимание на Бриди. А когда вы пришли на ферму и обнаружили, что сотворила Роберта, вы поняли все до конца, не правда ли?

Глухое рыдание. Затем раздался горестный вопль, подобный плачу Иакова, и оборвался тремя едва внятными словами:

— Mea… Mea culpa!

— Да! — прошипел Линли. — По вашей вине, отец!

— Я не мог. Тайна исповеди. Эта тайна священна.

— Нет ничего более священного, чем жизнь. Нет ничего более кощунственного, чем надругательство над ребенком. Вы все поняли, когда пришли в тот день на ферму, ведь так? Вы знали, что наступила пора нарушить молчание. Вот почему вы вытерли отпечатки пальцев с топора, спрятали нож и явились в Скотленд-Ярд. Вы знали, что в результате вся правда станет известна, вся правда, которую сами вы так и не посмели открыть!

— Господи, я… простите, поймите меня. — Шепот прерывался на каждом слове.

— Этого нельзя простить. Двадцать семь лет вы позволяли ему насиловать детей. Разрушить две жизни. Уничтожить все их мечты. Это нельзя ни понять, ни простить. Все что угодно, только не это. — Он распахнул дверцу и покинул исповедальню.

Вслед ему возносился в молитве дрожащий голос.

«И не страшись творящих зло… ибо исчезнут, как трава… доверься Господу… Он утолит желанье сердца твоего… творящих зло скосит, как траву…»

Задыхаясь, Линли отворил дверь храма и выбежал на улицу.

Леди Хелен опиралась на край заросшего мхом каменного саркофага, наблюдая за Джиллиан, стоявшей у маленькой могилы под кипарисами, склонив светлую коротко остриженную голову то ли в молитве, то ли в печальном размышлении. Услышав шаги Линли, Хелен не обернулась, не обернулась даже тогда, когда он подошел к ней вплотную и ее рука ощутила твердое и надежное пожатие его руки.

— Я встретился с Деборой, — сказал он.

— А! — Она все еще смотрела в сторону Джиллиан. — Я так и думала, Томми. Я надеялась, что этого не произойдет, но догадывалась, что скорее всего вы встретитесь.

— Ты знала, что они поехали в Келдейл. Почему ты не предупредила меня?

Она по-прежнему отводила взгляд, опускала глаза

— О чем тут было говорить? Все уже столько раз говорено-переговорено. — Хелен предпочла бы на этом остановиться, не вникать, но верность многолетней дружбе побуждала ее продолжать расспросы. — Тебе очень скверно пришлось? — выдавила она из себя.

— Сперва да.

— А потом?

— Потом я понял, что она его любит. Как ты когда-то.

Печальная улыбка скользнула по ее губам:

— Да, как я когда-то.

— Как ты сумела отказаться от Сент-Джеймса, Хелен? Как ты справилась с этим?

— Ну, как-то пережила. И ты был всегда рядом, Томми. Ты помогал мне. Ты же мой лучший друг.

— И ты — мой. Мой лучший друг. Она тихонько рассмеялась.

— Обычно мужчины так говорят о собаке. Не думаю, что могу принять это за комплимент.

— Но ты же мой друг! — настаивал он.

— Безусловно! — подтвердила она, обернувшись к нему и всматриваясь в его лицо. Он выглядел изнуренным, но уже не таким печальным, как прежде. Грусть еще не исчезла вовсе, для этого требовалось время, но от уз прошлого он уже освободился. — Худшее для тебя уже позади, верно?

— Думаю, что да. Надеюсь, меня еще много хорошего ждет впереди. — И он, ласково улыбаясь, коснулся роскошных волос Хелен.

Поверх его плеча Хелен видела, как отворилась калитка и вошла Барбара Хейверс.