Игра довела Скарна до состояния, когда он уже не мог управлять собой и своими ощущениями. Галактическое колесо крутилось, искрилось, сверкало, излучая во все стороны всё новые вероятности. А потом вдруг исчезло, оставив вместо себя оглушительную пустоту.

Но одновременно рассудок Скарна прояснился. Теперь он осознал, что на самом деле в игре не было ничего лишнего и что сама игра представляла собой математическую конструкцию высшего порядка. Это была игра, где сами игроки, подобно картам, являлись лишь деталями общей схемы.

Чейн словно воспарил над карточным столом, взирая сверху на четверых игроков, двое из которых были обычными людьми, а двое других лишь казались людьми благодаря визуальной трансляции. Все четверо напряженно застыли, сосредоточившись на игре. Однако эта мизансцена, несмотря на миниатюрность, оставалась неподвижной лишь секунду, ибо игра была гораздо масштабнее — масштабнее самой комнаты и даже всего астероида. Масштабнее «Великого колеса» и его более могучего двойника — «Галактического колеса».

И масштабнее сделанных ставок, ради которых, собственно, игра и началась.

Скарн все еще пребывал в карте «Колесо». Он обрел способность видеть бесконечно далеко, во мраке перед ним плавали миллиарды раскаленных солнц, миллиарды вращающихся планет. Скарн видел давно умершие планеты, еще не образовавшиеся из газов и пыли, переживавшие разные геологические эпохи, изрыгавшие столбы вулканического пламени, серы и метана, затушеванные грандиозными ураганами и перечеркнутые молниями.

Игра оказалась далеко не абстрактной. Каким-то образом, недоступным для понимания даже такого опытного рандоматика, как Скарн, игра влекла за собой более чем ощутимые последствия. По ходу игры, в строгой зависимости от производимых ходов, во вселенной происходили необъяснимые процессы!

Скарн осознал, что жизнь почти всегда развивалась именно так. Не будь процесса игры, вселенная оказалась бы стерильной — а разнообразие путей, какими могла развиваться природа, было обусловлено разнообразием игровых комбинаций. Почти в каждом случае шла настоящая математическая игра, которую вели противоборствующие носители разума. Они-то и обеспечивали не только первоначальный толчок, но и дальнейшее влияние, благодаря которому жизнь формировалась в том или ином виде.

И хотя это было поистине грандиозное открытие, оно отвлекло Скарна лишь на миг, после чего показалось несущественным, поскольку карта «Колесо» заключала в себе куда больше знаний. Зрелище становилось все более грандиозным. Рандоматик понял, что во вселенной существуют игроки намного более искусные, чем игроки из «Галактического колеса»; существуют еще более сложные и захватывающие игры. Существуют игры, исходом которых оказывается формирование целых скоплений галактик. И, наконец, на фундаментальном уровне имеются игры, формирующие саму основу бытия, выделяющие материальную вселенную из хаотической стихии чистой вероятности.

Эти игры были бесконечными. На каждом игровом уровне располагались в иерархическом порядке силы, сливавшиеся в непостижимых уму комбинациях в море причинности. Дом оказался прав — боги на самом деле существовали. Боги являлись разумными силами, игравшими на более глубоких рандоматических уровнях. Скарну оставалось лишь гадать, не специально ли демонстрировали ему все это, была ли подобная стратегия игры разрешена правилами. Войдя в карту, он сумел виртуозно разыграть ее; но при этом ученого не покидало ощущение, будто что-то пошло не так, будто его восприятие слишком глубоко погрузилось в суть вещей.

И вдруг Скарн очнулся. Он понял, что выпал из структурированного существования, вновь вернувшись в море хаоса. Оно бушевало, порождая числовые комбинации, которые тотчас разрушались. Вытерпеть такое Скарн оказался способен лишь в течение нескольких секунд, ибо к этому времени напряжение достигло такого уровня, что силы изменили рандоматику.