-  Это я могу простить, но если обидеть… (И так до бесконечности.)

    Как сказал бы мой зануда-профессор: пьянство на Руси - самая уважительная из всех причин.

    Не забыть купить дрова и поменять баллоны, когда будет машина.

    8 июля

    То бессонница, то кошмары. Интересно, в нашем роду были душевнобольные? Если в следующие два дня ничего не изменится, я бросаю этот ребус.

    Хочу позвонить Алешке в Питер. Думаю, он единственный, кто поверит в эту невероятную историю. Не изменился ли у него телефон?

    9 июля

    Снова был в архиве, листал папки, но там уже нет ничего нового. В своих поисках я зашел в тупик. Нужно уметь вовремя отказаться от иллюзий. Завтра возвращаюсь на дачу. Лицо с капюшоном мне больше не снилось.

    Ночь, 10 июля

    Какой же я идиот! Почему я так медленно соображаю? Разгадка же была почти у меня в руках! Клад существует, теперь я это понял! Хочу с кем-нибудь поделиться. Если получится, позвоню Алешке.

    Заснуть уже не могу. Очень холодно, постараюсь растопить печь…

    Это была последняя запись. Корсаков закрыл дневник.

    Была ли смерть Федора связана с историей клада? По скупым строчкам в дневнике судить об этом сложно. И что могли означать Федины слова: «Он опять здесь»? Кто он? Клад? Купец? Существо из кошмаров?

    Алексей взглянул на часы и подвинул к себе телефон. Хотя прошло уже много времени, номер он хорошо пом-пил. После второго гудка Корсаков услышал свой собственный звонок - телефон был с определителем. А потом в трубке загудел недовольный бас:

    -  Чего надо?

    Никита? Я в Москве, - сказал Корсаков. - Узнал?

    Трубка призадумалась, но нашлась на удивление быстро. А чего тебя, дурака, узнавать? Приезжай - водки выпьем.

    Никита Бурьин жил в шестнадцатиэтажке на Юго-Западе. Хотя дом был элитный, с двумя квартирами на этаже и домофоном, над которым торчало бдительное око видеокамеры, в лифте все равно кто-то ухитрился справить малую нужду, а на стене зажигалочной гарью вывели: «Костя Сидоркин - дюбил», и под этим куда более длинное и тоже зажигалкой: «Попадешься ты мне, ублюдок, который пишет в лифтах, запоешь фальцетом!»

    Корсакову отчего-то показалось, что он узнал почерк.

    Лифт с лязганьем остановился на шестнадцатом этаже, но дверцы не спешили открываться. Похоже, лифт так привязался к своему пассажиру, что мечтал замуровать его заживо.

    -  Но-но, не балуй! - строго сказал Корсаков, сдвигая брови. Дверцы лифта раздвинулись. Алексей шагнул на площадку и позвонил в знакомую дверь.

    В коридоре послышались тяжелые шаги, и выглянул огромный бородач в мягких тапочках. Он был одет в бархатный халат с кистями на концах пояса. Взгляд великана скользнул по лицу Корсакова.

    -  Здорово, Никита!

    -  Ба, Алешка! Сколько лет, сколько зим! - закричал бородач, заключая гостя в объятия и сжимая его так, что тот едва мог дышать. - Ты еще жив? Когда ты мне последний раз звонил?

    Корсаков с трудом высвободился из медвежьих объятий.

    -  У тебя тоже есть телефон, - заметил он.

    -  Есть-то есть, да что телефон? Дрянь телефон! - категорично пробасил Бурьин. - Пошли лучше, кое-что покажу! - Он подошел к книжному шкафу и, с гордостью указав на него, произнес: - Ну как тебе мое новое приобретение? Много книжек?

    -  Солидно.