— Что я должна объяснять, если итак все понятно? — равнодушно проговорила она. Карету качнуло и она покатилась по дороге, а я поморщился. Ненавижу эти трясучие гробы на колесах. Где мой комфортный японский внедорожник с кондиционером, магнитолой и ортопедическим креслом с подогревом и массажем?

— Я заботился прежде всего о твоем здоровье, — процедил я сквозь зубы.

— Ты должен был спросить у меня, или, хотя бы поставить меня в известность, — парировала Машка, но в ее голосе появились шипящие нотки, что могла меня только порадовать, ведь в последнее время она говорила холодным, равнодушным тоном, от которого мне хотелось кого-нибудь пристрелить.

— Ну прости, что не поставил тебя в известность, — я развел руками. — Я действительно думал, что поступаю, как лучше.

— Лучше для кого? — понимая, что хоть за стоящим грохотом колес и топотом копыт нас никто не услышит, мы с женой все равно предпочитали орать друг на друга шепотом. И так привлекли своими проблемами кучу совершенно ненужного внимания. — Я так понимаю, что лучше для тебя, потому что обо мне ты думал в последнюю очередь, ведь в этом случае мы бы с тобой все обсудили и приняли общее решение!

— Хватит. Я извинился. Хочешь, на колени сейчас встану, просто прекращай меня игнорировать и ненавидеть, — прошипел я, чувствуя, что скоро взорвусь. Почему-то я понятия не имел, что Машка может быть настолько упряма. Это было удивительным открытием, и, положа руку на сердце, вовсе не плохим. Ведь, надо признаться самому себе, я получал удовольствие от моих вечных пикировок с Луизой. Вот и сейчас, когда она, прищурившись, окинула меня презрительным взглядом, кровь быстрее побежала по жилам, в большей степени устремляясь к одному органу. Все-таки я извращенец.

— Прекрати надо мной издеваться и ерничать, — она уже шипела как рассерженная кошка. — Ты просишь прощение так, словно это я во всем виновата. Тебе не кажется, что это уже слишком?

— Слишком? Слишком то, что ты выставляешь меня на посмешище. Ты Великая княгиня, а не девка с улицы, которой клиент не запла... — прекрасно понимая, что конкретно так перегибаю палку, я уже не мог остановиться, потому что мне реально нравилось ее злить. Я такого возбуждения не ощущал уже давно. У нас все было прекрасно, но нежно и трепетно, если можно так сказать. А вот пощечину я хоть и ждал, но все же пропустил. Ничего, сам виноват. А то, что у нее рука тяжелая, я мог и догадаться по синяку на лбу Олсуфьева. Она снова замахнулась, но я перехватил ее руку и легко перетащил сопротивляющуюся жену к себе на колени. Некоторое время мы боролись, причем делали это молча, но действительно яростно. В пылу борьбы я повредил ее платье, обнажив грудь. Вот это стало последней каплей. Кровь зашумела в ушах, и я, перевернувшись так, что оказался на полу кареты на коленях, просто задрал ее юбки, с восторгом отметив, что на ней юбок меньше, зато присутствуют те самые прообразы кружевных пантолончиков. Она еще пару мгновений сопротивлялась, а потом обмякла, застонала и, запустив руки мне в волосы, притянула голову к своей груди.

Мы подъезжали к месту нашего отдыха и Машка, сидящая у меня на коленях, сонно потянулась.

— Помоги мне платье в порядок привести.

— Угу, — я как мог попытался исправить беспорядок, но затем плюнул и просто набросил ей на плечи свой плащ, укутав в него с ног до головы. — Так я прощен?

— Возможно, — протянула жена, уткнувшись в воротник плаща носом. — Но, Петр, больше никогда не принимай таких решений самостоятельно, хорошо?

— А иначе? — я криво усмехнулся.

— А иначе я тебя убью, — спокойно ответила моя тихая и неконфликтная Машка.