— А в летний период? Ведь семья выезжает летом на дачу?

— И летом тоже. Меня берут с собой, я делю комнату с няней. И дача, и квартира достаточно просторны, там всем места хватает.

— Что вы можете сказать о характере отношений между старшим сыном Прознанских, Николаем, и гувернанткой, французской подданной Мариэттой Жюжеван? — Собственно, с этого вопроса и начался допрос по существу.

— А что я могу сказать?.. У господ своя жизнь, мы в их дела не суемся…

— Понятно. То есть вы, Матрена, ничего не знаете, не видите, не слышите и ничего здесь и сейчас сказать не хотите?

Женщина почувствовала в словах Шумилова угрозу, ее взгляд описал круг по комнате и, наконец, зафиксировался на мундире допрашивавшего.

— Дак я что ж? Вы ж спрашивайте, — потерянно пролепетала она.

— Вот я и спрашиваю, Матрена, каковы были отношения между покойным Николаем Прознанским и гувернанткой Мари Жюжеван? Я предостерегаю вас от попытки молчать или вводить следствие в заблуждение.

Последняя фраза, видимо, возымела действие. Горничная опустила глаза и, теребя складку на подоле, произнесла:

— Спала она с ним, вот что.

Шумилов ждал, что она продолжит, но она опять замолчала. Прав был Шидловский, из этой публики слова клещами надо тянуть!

— То есть вы хотите сказать, что Николай Прознанский вступил в незаконную связь с гувернанткой, Мариэттой Жюжеван?

— Да, вступил в связь…

Шумилов кивнул Шульцу, чтобы тот внес услышанное в протокол.

— А откуда вам это известно?

— Она сама рассказывала.

Шумилова точно обухом по голове ударили. Он не мог поверить в то, что Жюжеван стала сплетничать о подобном с домашней прислугой. Яковлева явно лгала, но для чего?

— Когда и при каких обстоятельствах Жюжеван об этом рассказала?

— Когда рассказывала? Да давно уже, я и не упомню… Как-то раз на кухне сидели, я и говорю: скоро, мол, вас, Мария, под расчет подведут — Наденька-то подрастает… А она мне: мол, не уволят, Николаша теперь без меня не сможет обходиться, ему как мужчине нужна опытная женщина. И очень так засмеялась. Да я и сама догадалась после случая с рубашкой.

— Этот разговор проходил при свидетелях?

— Сейчас не упомнить. Может, да. Вы поинтересуйтесь у Радионовой.

— То есть, твердо вы этого не помните, — подытожил Шумилов. — А что это за «случай с рубашкой»?

— Ну, однажды, еще перед Рождеством, я меняла белье и заметила на подоле ночной рубашки Николая пятна… ну… особые пятна. Как на супружеских постелях бывают, — она произносила слова быстро, но то и дело останавливалась, словно для того, чтобы перевести дух.

— Вы говорите о пятнах спермы, мужского семени?

— Ну да… Он увидел, что я их увидела, и испугался. Схватил рубашку и одним махом подол вжик — оторвал. А мне говорит: «Матрена, не говори никому, что видела, скажешь, что прачка рубашку порвала». Дал денег, рубль. А что мне оставалось делать? Я никому ничего не сказана. Да только мне же это и вышло боком.

— То есть?

— Да вот так! — Она обозленно посмотрела на Алексея Ивановича. — Когда принесла белье от прачки, он же сам и начал при Софье Платоновне возмущаться: «Что за безобразие! Кто это мою рубашку испортил!» Софья Платоновна давай меня ругать, как это я не досмотрела и приняла у прачки испорченную рубаху. Мне за мое же добро и досталось! Рубль, конечно, душу греет, да только за этот рубль столько наслушалась…

— Скажите, а у Николая и Жюжеван не было ли в последнее время ссор, выяснения отношений?

— Не знаю я ничего.