Еще дальше этот говорун пишет: «Нашей тетке в Тюильри (это все та же принцесса де Линь-Люксембург) пришла фантазия, чтобы ваша жена получила tabouret, и я поэтому уступаю вам мое испанское грандство (grandezza). Я уже писал об этом испанскому королю и его министру (иностранных дел), а также говорил с посланником (испанским)».

Для приезда во дворец принц де Линь уступал молодым свою парадную карету, которая обыкновенно останавливается у тех ворот дворца, где отведено место для стоянки карет испанских грандов.

В P. S. к письму, выдержки из которого приведены выше, принц говорит: «Я уже имею в голове боскет для моего Шарля, фонарь, который будет носить имя Елены, и колыбель для их детей. Всем этим я займусь, когда возвращусь из Версаля, чтобы сказать вам tutti quanti, что я люблю вас и от всего моего сердца».

И как было Елене не любить этого милейшего свекорка, который всех очаровывал собою, хотя, в сущности, был порядочный нахал, но нахал блестящий, высокообразованный и отличный стилист.

Потемкин, достаточно присмотревшийся к нему за время нахождения блестящего свекра Елены в русской армии, сообщая о нем Екатерине, говорит: «Принц де Линь как ветряная мельница: у него я то Терцет, то Ахиллес».

А императрица Екатерина, характеризуя императора Иосифа II, так отзывается и об императоре и о принце де Лине: «Все вижу и слышу, хотя не бегаю, как император. Он много читал и имеет сведения, но, будучи строг против самого себя, требует от всех неутомимости и невозможного совершенства; не знает русской пословицы: мешать дело с бездельем; двух бунтов был причиною. Тяжел в разговорах. Prince de Ligne, cachant sous sa frivolite le philosophe plus profont et ayant le coup d'oeil juste, его перевертывает».

Глава девятнадцатая. К «новой жизни»

Принц де Линь не шутил, говоря своему сыну, что они должны отправиться в Польшу искать l 'indigenat, права считаться польскими туземцами, чтоб участвовать в выборах королей и самим попасть в короли Речи Посполитой. Этого требовали интересы его семейства. Принц Шарль, женившись на вельможной польке, в приданое за нею получил вместо наличных денег ценные бумаги, которые, как он надеялся, русский двор должен будет обратить в деньга.

Но это был только предлог, отвод глаз. Цель была политическая, что и обнаружится впоследствии. На отвод глаз и употребляли принца де Линя, который был мастер заговаривать зубы…

И вот в июне 1780 года оба принца отправились через Вену (непременно через Вену, чтоб там пошептаться с кем следует…), через Прагу, Берлин (тут надо было заговорить зубы), Петербург (тут окончательно перешептаться), через Варшаву, Краков, где у принца были дела, на Могиляны, имение Елены, а оттуда во Львов и Брюнн, «где я был влюблен», – прибавляет принц-повеса.

«Я, – говорит он в одном из бесчисленных своих писаний, – забыл сказать, что в Париже, в улице Бурбон, у герцогини Полиньяк (в нее-то и был влюблен повеса), которая отправлялась в Брюнн родить и у которой я обедал вместе с королевой, я обещал к ней приехать на возвратном пути, через шесть месяцев, в тот самый час, в который с нею расстался».

Сумма, за получением которой принц де Линь ехал в Петербург и на которую имела право Елена, как владетельница конфискованных Россиею ее имений в Польше, составляла 400 тысяч рублей. Но это был только благовидный предлог, под которым скрывалась политическая цель устроить союз Австрии с Россией, для чего Екатерина и имела уже свидание с Иосифом II в Могилеве. Из Вены принц де Линь и вез в Петербург необходимые инструкции.

По пути из Вены в Петербург оба принца, отец и сын, заехали в Берлин («заговорить зубы» прусскому королю), где и были очень любезно приняты Фридрихом II.