– Да пропусти ты меня, мальчишка, – Ушаков оттолкнул Бехтеева и ворвался внутрь. – Послание от Бестужева только что получил, – сказал он, и рухнул в кресло, подтягивая поближе трость. – Уж не знаю, как ему это удалось, но наше послание до него только-только должно дойти, значит, он сумел без него каким-то образом втереться в доверие лорда Картерета. Ему уже на борьбу с негодяями, пытающимися узурпировать власть, выделили десять тысяч фунтов.

– Фи, как мало меня лорд Картерет ценит. Или вас не уважает, думает, что вас можно скинуть за какие-то паршивые десять тысяч. – Я скривился.

– Думаю, что послание Кента и наше послание Бестужеву, придут практически одновременно. Так что сейчас что-то писать нет смысла, – резонно заметил Ушаков. – Нужно ждать, как на эти послания отреагируют Картерет и Георг.

– Ненавижу ждать, как же я ненавижу ждать, – я снова повернулся к карте.

– Этого никто не любит, ваше величество, – Ушаков переставил трость, и взял её в другую руку. – Ко мне пришёл этот ненормальный Грибоваль и спросил, когда ему предоставят требование как пленнику.

– Чего? – я посмотрел на него.

– Грибоваль, приехал за своей Ксюхой, уже… я даже не помню, когда, – терпеливо объяснил мне Ушаков. – Чтобы успокоить свою совесть, он сдался в плен Ласси и прибыл сюда, как его личный пленник. По-моему, он даже женился на ней. И вот теперь, у него засвербело в одном месте, и он спрашивает, доколе столь странная ситуация будет продолжаться. Как личный пленник Ласси, он честно ждал его возвращения, но фельдмаршал возвращаться почему-то не желает.

– Какая интересная история, – я закусил губу, чтобы не заржать. – А тебе не кажется, Андрей Иванович, что у Грибоваля просто-напросто закончились деньги. Насколько я помню, Ксения Алексеевна дама весьма требовательна к различным тратам. Но, она молодец. Да, молодец. Не зря я ей кое-какое содержание по возвращению устроил. – Я всё-таки не удержался и хохотнул. – А Грибоваль хорош. Вот он истинный французский дворянин неподкупный и держащийся за свою честь. Учись, Андрей Иванович, а то ты любишь императоров угнетать.

– Мне уже поздно таким неестественным вещам учиться, – Ушаков оперся на свою трость, и посмотрел на меня в упор. – Я понимаю, ваше величество, вам смешно, но мне-то что с бедолагой делать?

– Да пускай работает по назначению, – я махнул рукой. – Он инженер, кроме того, он военный инженер, вот и пускай укрепляет Петербург. Начнёт с Петропавловской крепости, чтобы на виду был у тебя, потом пускай в Кронштадт перебазируется. Скажи ему, что все важные пленные, а он как-никак личный пленный фельдмаршала, обязаны работать. Ещё попеняй, что так долго шёл за своим нарядом на отработку.

– На отработку чего? – уточнил Ушаков.

– Да какая разница? На отработку штрафа, который ему по-хорошему надо было выписать, за то, что сразу не явился. А отработка – это вовсе не за еду, а за вполне приличное жалование, чтобы… Черт, – я провел рукой по своим коротким волосам. – Чтобы он смог себе на выкуп накопить. Да придумай что-нибудь, я что всё за вас должен придумывать? Я вон даже ваши взятки сам расписывал, которые вы взять готовы, чтобы от императора отступить.

– Я понял, ваше величество, – Ушаков хмыкнул и поднялся, опираясь на трость. Ой, что-то не нравится мне, что он снова начал трость по назначению использовать. Что-то у него со здоровьем явно происходит. – Жалование-то большое положить?

– Обычное инженерское, – он кивнул и вышел, тяжело опираясь на трость.

Твою мать. Надо мне поберечь тебя, Андрей Иванович.