– Что и когда они могут предпринять? – я быстро соображал, что же мне сделать, чтобы обезопасить прежде всего семью. Отправить их в Ораниенбаум, это получить смертельную обиду от Маши, которая и так места себе не находит с тех самых пор, как Луиза Ульрика вышла из кареты.

– Мы думаем, что самое подходящее время, чтобы совершить покушение представится заговорщикам на маскараде. Слишком сложно будет отследить гостей под масками, – ответил Ушаков, и я кивнул, потому что первая моя мысль была о том же. – Я пытаюсь понять, замешан ли кто-то из придворных, а также из челяди.

– То есть, ты не сомневаешься, Андрей Иванович, что покушение состоится? – Спросил я, мрачнея с каждой минутой всё больше.

– Нет, ваше величество, не сомневаюсь. Вот только, у них мало времени, и потому они могут совершить множество ошибок. – Он на секунду замолчал, а потом снова стукнул тростью по полу. – Я не знаю, за кого Кент, мать его за ногу, да об порог! – выругался он. – Я могу присутствовать на подписании документов? Всё-таки и англичане там будут присутствовать, может быть, что-то прояснится.

– Да мог бы и не спрашивать, Юсупова только в известность поставь, – я взял ручку и принялся бездумно вертеть её в руке. – Если что-то конкретное выяснится, то сразу же отправляем Марию Алексеевну и Великого князя с Великой княжной в Ораниенбаум, несмотря на протесты её величества. Ещё не хватало их под удар подставлять.

– Хорошо, ваше величество. Пойду я тогда, приготовиться на всякий случай необходимо. Людей опять же верных во дворце расставить. Сейчас, когда гостей столько, на пару новых лиц никто внимания не обратит, а мне спокойнее будет.

И он ушёл, я же завалился на кровать и так провалялся весь день, периодически засыпая. Наверное, впервые у меня появился совершенно свободный день, во время которого я отдохнул за все прошедшие годы.

Утром мне «полегчало» и я принялся одеваться для церемонии. Надел я армейскую форму. Пусть говорят, что я снова пытаюсь подражать Фридриху, плевать. Главное, что парадная форма самого замухрышку превращала в видного мужчину. Замухрышкой я не был, и форма была мне к лицу. Павел был одет почти в такую же, тоже без знаков различия, а его глаза горели таким восторгом, что я ни на секунду не пожалел о том, что он будет присутствовать на подписании. Собственно, он был вроде бы обязан присутствовать, как герцог Гольштейн-Готторпский. Присутствие чисто номинальное, но свою роль сыграло: во-первых, Пашка получил определенный опыт, а, во-вторых, его присутствие слегка охладило Луизу Ульрику, которая была так одета…

Я, когда её увидел, тут же воротник слегка ослабил, а то мне как-то сразу воздуха стало не хватать. Тем более, что эта змея с того момента, как мы с Пашкой вошли в зал, не сводила с меня взгляда. Вот чего она добивается?

– Папа, а здесь что, так сильно жарко? – Пашка дернул меня за сюртук, и я нагнулся, чтобы расслышать его шепот.

– Да, нет, с чего ты взял? – ответил я тоже шепотом.

– А почему тогда та дама голая? – я проследил за его взглядом и сильно до крови закусил губу, чтобы не заржать, потому что «голая дама» была как раз Луиза Ульрика. Слово «дама» звучало из уст ребенка настолько смешно, что в сочетании с самой ситуацией, обнулило ведьмины чары. Нет, не зря я Павла с собой на церемонию взял.