Тот успел лишь поднять голову и взглянуть в глаза киммерийцу. С обезьяной на макушке, с обезумевшим взором, с полоской крови, стекающей по виску, — обезьяна расцарапала ему кожу, — Кэрхун казался каким-то странным существом, имеющим лишь отдаленное сходство с человеком.

Обезьяна вдруг застыла, сделалась как бы неживой.

Конан не раздумывал. Он поднял меч и, прежде чем Кэрхун успел сделать хотя бы одно движение, разрубил голову негодяя вместе с обезьяной.

Хлынула кровь, вытек мозг. Кэрхун без единого звука повалился на пол. Одна рука скребнула по плитке пола, и словно бы отвечая шевельнулась скатерть на столе. Звякнула чаша, выплеснулось немного воды. Затем все стихло.

Масардери устало вздохнула, ощущая, как ужас, сковывавший ее все это время, постепенно отпускает. Она все еще боялась верить в то, что все позади. Все страхи, все испытания!

— Ну как, получилось? — послышался голос Арвистли.

Конан с досадой повернулся в сторону шарлатана.

— Что именно получилось? — осведомился киммериец. — Если тебе интересно, успел ли я расправиться с мерзавцем, то мой ответ: да, успел. Кое-кто валяется мертвый, с разрубленной головой. Можешь войти и полюбоваться.

Арвистли, заглядывавший в комнату через окно, быстро убрался. Из-под окна донесся его голос:

Ну уж нет! Ненавижу смерть. Все эти трупы меня пугают. Потом снятся по ночам. Когда я сидел в подземной тюрьме, рядом со мной задушили какого-то парня. Потом объяснили, что хотели задушить меня, но перепутали. А мне каково было — проснуться и увидеть рядом посиневший труп с высунутым изо рта языком? Нет, ни за что. Пусть мертвец остается мертвецом, благодарю покорно, а я пока побуду живым.

Во время этого монолога Конан внимательно рассматривал убитого и наконец поднял голову. Обращаясь в сторону окна, он произнес:

— Странно.

— Что странно? — тотчас откликнулся Арвистли.

— Здесь была обезьяна.

— Разумеется, была! — подхватил Арвистли.

— А теперь ее нет, — продолжал киммериец. — Я разрубил его вместе с обезьяной. Между тем Кэрхун лежит здесь, а обезьяны нет. Ни живой, ни дохлой.

— Разумеется, нет! — согласился Арвистли. — Разве ты не понял? Это была иллюзия. Я же мастер иллюзий! Шарлатан — если по-твоему, хотя на самом деле иллюзии не есть шарлатанство. Впрочем, это дело вкуса. Главное — что в обезьяну поверил Кэрхун.

— Тебе это удалось, — вздохнул Конан.

В окне снова возникла физиономия Арвистли.

— Что именно мне удалось?

— Помочь мне. Вынужден признать: если бы ты не отвлек Кэрхуна своей иллюзией, я бы не одолел всю эту магию. Существуют вещи, не подвластные ни людям, ни богам. Видишь ли, Арвистли, даже Конан-киммериец не в состоянии убить табуретку.

Эпилог

В последний раз Масардери оглядела «вендийскую комнату» в своем доме в Акифе. Конечно, жаль разорять такое уютное гнездышко, но всему когда-то приходит конец. Нельзя вечно сидеть здесь и грустить по умершему Сулису. Он был хорошим человеком… Наверное, боги сумеют о нем позаботиться. Если богам вообще есть дело до умерших.

Правда, если послушать рассказы Конана о посмертной участи доблестных воинов, то Сулису не слишком понравится в киммерийском «раю», там, где постоянно едят, пьют и сражаются. Сулис был человеком мирным, добросердечным. Любопытным. Отважным…

Нет, она больше не будет о нем думать. Жизнь продолжается. Именно так. Жизнь продолжается.

Масардери вздохнула и закрыла дверь.

Нанятый погонщик верблюдов с важным видом расхаживал по двору.