Перед тем как Бьянке настала пора возвращаться, у них с Пьетро состоялся разговор с глазу на глаз.

— Я не настолько глуп, чтобы не понимать, что дворец — далеко не лучшее место для вас. Могу лишь догадываться, насколько вам неприятны ассоциации, им вызываемые, но поверьте — здесь никогда не бывать подобного тому, что произошло. Мне нисколько не легче в этих стенах, чем вам. — Он сделал выразительный жест руками. — Не желаю вести эту пустую беспутную жизнь, в которой имеются лишь небольшие вкрапления серьезной деятельности, как заседания в Зале Большого Совета. Никакой я не государственный деятель, и не стремлюсь в верха. Мои таланты проявляются в другой области — я призван быть врачом, и медицина для меня — все! И посему палаццо Челано будет закрыт до тех пор, пока я буду находиться в Падуе, где у меня госпиталь.

— К чему вы все это мне говорите? — спросила она, хотя прекрасно понимала, к чему.

— Потому что я хочу, чтобы ты воспринимала все правильно, в особенности то, почему я отсылаю тебя назад в Оспедале. — Пьетро впервые обратился к ней на ты.

Во дворец прибыли сестра Сильвия, которая должна была препроводить Бьянку в Оспедале делла Пиета. Когда здание школы выступило перед ними в сиреневой дымке раннего утра и их гондола спустя пять минут причалила у знакомых ступеней, Бьянка воспринимала все совершенно по-иному. Теперь она чувствовала, что это место ждало ее все это время.

Миновал уже почти месяц с тех пор, как Бьянка вернулась в стены Оспедале, и в один из апрельских дней в территориальные воды Венецианской республики зашло французское патрульное судно, якобы для того, чтобы укрыться в бухте от шторма. Обстановка была в те времена весьма напряженная, под стать отношениям между Безмятежнейшей из Республик и Францией, тем более фатальным оказалось принятое командиром венецианского форта решение дать по кораблю несколько предупредительных выстрелов. Один из венецианских кораблей, находившийся поблизости, тоже решил не отстать и открыл огонь по французам, в результате несколько французских моряков были убиты, а корабль препровожден в порт под охраной. Тех же, кто сумел уцелеть, без долгих разговоров бросили за решетку.

Инцидент был подобен искре, попавшей в бочку с порохом. Наполеон Бонапарт пришел в ярость. Венецианские дипломаты, прибывшие для того, чтобы уладить последствия этого досадного происшествия, подверглись яростным его нападкам вплоть до оскорбительной нецензурной брани в адрес Венецианской республики и стоящих во главе ее. Наполеон размахивал кулаками перед их лицами.

— Я буду Атиллой, царем гуннов для Венеции! — грозил он.

Доставленные членами дипломатической делегации требования заставили дожа побледнеть и перетрусить. Полная его несостоятельность принимать адекватные ситуации решения, робость и нерешительность высшего лица в республике повергла в аналогичное состояние и членов Сената. Пьетро, побывавший на экстренном заседании Сената, был поражен совершеннейшим отсутствием всякой инициативы. Он попытался что-то говорить, но услышан не был. Поползли слухи. Уже стали говорить о том, что французские войска вот-вот вступят маршем в Венецию.

Ранним утром первого дня мая Пьетро вызвали в Зал Большого Совета, чтобы как сенатору ознакомиться с последним ультиматумом, предъявленным дожу французами за день до этого. Он был поражен большим количеством отсутствующих сенаторов — многие из них уже ночью успели покинуть Венецию, почуяв, что в воздухе запахло грозой. Когда дож в своем корно и традиционных роскошных одеяниях вошел в зал, на его лице были слезы. Едва веря собственным ушам, Пьетро услышал, как тот объявил о том, что французские пушки уже нацелены на город с материка, и необозримое число сухопутных войск сосредоточилось вблизи залива.