Карлоса отбросило назад к полузакрытой двери, она захлопнулась, как второй выстрел. Потеряв опору, он развернулся и упал на колени лицом к стене, потом скорчился и затих. Кровь почти не шла. Он был мертв.

Но я знал это, как только прозвучал выстрел. С расстояния пяти футов «Вогдон» бил точно. Можно было целить ему в плечо, но…

Сквозь звон в ушах я услышал, как Лиз сказала:

– Он собирался стрелять?

Я только кивнул.

– Надеюсь, ты был вынужден это сделать… Он мертв?

Я снова кивнул, потом подобрал «браунинг» и оттянул затвор. Патрон был в стволе.

– Что нам делать? – спросила Лиз.

Наконец я собрался смелости и взглянул на нее. Она была очень бледна, очень серьезна, но при этом очень решительна.

– Убираться отсюда к черту, – сказал я.

– За полицией?

– Увидим…

Потом я взял Карлоса подмышки и потащил его к ванне. Кровь еще текла, не так сильно, но там ему было самое место. Затем я обшарил его карманы.

Вошла Лиз, уже в пальто.

– Сумки в прихожей. Господи, ты же не возьмешь его деньги.

– Не глупи. Ключ от входной двери. – Я держал в руках шестидюймовое гамбургское скобяное изделие.

– Берт, извини. Я немного…

Я кивнул, но продолжал обыскивать карманы Карлоса в поисках каких-нибудь бумаг.

И в конце концов нашел. Лист был отпечатан на машинке и начинался так:

«Джорджио да Кастельфранко, известный как

Джорджоне;

«Венера с пистолетом»

Затем следовало краткое описание картины и ее размер, немного о том, что она «подогнана под раму неизвестным художником семнадцатого века, с подписью «Giorgione pinxit», и заканчивалось все так:

«По моему мнению, это работа Джорджоне. Несмотря на отсутствие атрибуции, учитывая тот факт, что она в течении нескольких веков пребывала во владении венгерской семьи, стиль, оттенки, поза и экспрессия фигуры хорошо сочетаются с другими работами, общепризнанными как написанные этим автором. Поэтому я оцениваю ее в 3 500 000 долларов».

Подписи под документом не было.

Я передал его Элизабет, а все остальное положил назад.

– Что такое «атрибуция»?

– История жизни картины. «Из коллекции Джекоба Астора, выставлялась в Чикаго, описана в монографии Беренсона», – вот так примерно.

– Это примерно то, что ты написала бы для Манагуа?

Она растерянно кивнула.

– Но этого я не писала. И не Карлос – он бы не смог.

Я поднялся с края ванны, вышел в гостиную, достал упаковку, в которой прибыла сюда картина, и стал паковать ее заново.

На это понадобилось время. Лиз вошла прежде, чем я закончил.

– Что ты делаешь?

– Это мы заберем с собой.

– Берт, мы не можем…

– Она нам понадобится. Мне кажется, я догадываюсь, что все это значит.

Но предстояла чертова работа. У Лиз было два объемных чемодана, у меня – один большой, для контрабанды, и сумка для самолета. И даже повесив одну сумку на плечо, у нас оставалась на двоих одна свободная рука. Весь тротуар был покрыт комками замерзшего снега, ветер хлестал в полотно, заставляя меня шататься, как пьяный матрос.

Мы свернули за угол, потом за второй, но не увидели ни души. Потом впереди показалась хорошо освещенная улица, и мы вышли на Роттердам-штрассе. Наконец-то я понял, где мы находились последние двадцать четыре часа.

Еще через сто ярдов и три остановки, чтобы перевести дыхание, мы нашли маленький старый отель с бронзовой табличкой на стене, утверждавшей, что ему присвоены две звезды какой-то туристической конторой три года назад…

Мы зашли туда, зарегистрировались и отдали наши паспорта.