|
- Филиппо, чтоб не забыть, санто Стефано! Пусть патер придет со святыми дарами! На всякий случай! Бог даст, они не понадобятся нам, герцогиня выздоровеет! - А вот и вы! - крикнул он входившему элегантному господину. - Вы можете написать в "Mattino", что герцогиня завещает половину состояния городу Неаполю, другую половину - бедным. Значительную сумму получит святой отец. Он притиснул Рущука и нотариуса к стене. - Так лучше, - шепнул викарий. - Когда факт совершится, об этом успеют узнать. Рущук молча вытер лоб. Он был бледен и боялся упасть. Но Муцио, весь желтый в своем блестящем сюртучке, лукаво улыбнулся. - Я знаю эту даму, - сказал он, забавно кривляясь. - С ней не следует слишком церемониться. Она упряма, вы, монсеньер, и не представляете себе, до какой степени. Для спасения ее души нужно было бы водить ее рукой при подписи. - Это ваше дело, - резко решил будущий князь церкви. - Мы об этом ничего не знаем... Досадно только, что мы потеряли столько времени. Больная все снова отклонялась от предмета, столь важного для нас. Ведь речь идет о таких деньгах. Муцио посоветовал: - Не заглянуть ли опять туда? Она, наверное, уже оправилась. У нее это делается быстро, я ее знаю. - Вы правы, Муцио. Викарий быстро, милостиво наклоняя голову, прошел сквозь расступившуюся толпу. - Больная требует меня, - во всеуслышание заявил он. Но перед запертой дверью стоял широкоплечий старик в форме егеря, с хлыстом в руке. - Откройте, - приказал викарий. Егерь спокойно сказал: - Войти нельзя. - Я генеральный викарий. - Я знаю монсеньера. Войти нельзя. Ее светлости нехорошо. - Ты не хочешь? - спросил Тамбурини, поднимая руку. - Нет. И Проспер отдал честь хлыстом... Толпа возмутилась. Егеря окружили, он отбивался хлыстом. Викарий позвал своих слуг. Это были одетые в черное, привыкшие к созерцанию люди с выбритыми ласковыми губами; они не знали, как подступить к суровому старику. Один из них получил удар по лицу, это еще усилило сдержанность остальных. - Вот врач! - закричали сзади. Маленький, худой старичок в светлом костюме, с накрашенными усиками, моложавый и вертлявый, подходил с важным и суетливым видом. - Ее светлость, звали меня? - фальцетом воскликнул он. - Конечно, когда ее светлость нуждается в помощи науки, я единственный, о ком она думает. Ведь я уже раз спас ее светлости жизнь. С божьей помощью, монсеньер, это удастся и на этот раз. Викарий схватил его за фалду сюртука. - Доктор Джиаквинто, - прошептал он, - речь идет о том, чтобы продлить жизнь герцогини на час. Слышите, на один час. Остальное для целей господа и его святой церкви не имеет значения. - Если бы я хотел это десять раз, врачебное искусство не может быть сильнее воли господа, - заверил доктор. Но Рущук подкатился к доктору; живот его колыхался. - Сделайте невозможное, превзойдите себя, доктор, сохраните герцогине жизнь! Он умолял, ломая руки. Завещание не интересовало его. У него было только одно настойчивое желание - чтобы она жила. Пока она будет жить, у него будет надежда обладать ею, как все другие. |
