|
Она вертела ее между пальцами и думала о характере своего секретаря. Когда он пришел, она дала ему карточку. Он прочел: - Леди Олимпия Рэгг. Он посмотрел на нее с напряженным вниманием. - Я прошу вас, Муцио, я просто-напросто прошу вас навестить эту даму. Никто никогда не узнает, что вы сделали это. Вы скажете ей только, что я опять здорова и хочу выехать, и для этого прошу ее помощи. Леди Олимпия спросит, что она может сделать. Тогда вы предложите ей пойти с вами к этому господину. Она протянула ему открытое письмо. Муцио прочел адрес английского консула, мистера Уолькотта. В первый раз с тех пор, как его знала герцогиня, с его лица исчезла всякая насмешка. Он низко, с искренним почтением, поклонился. - Ваша светлость, вы достойны удивления. Я сделаю все, чтобы угодить вам, из одного только восхищения... Он приложил руку к сердцу. - ...потому что женщине, у которой являются такие идеи, надо волей-неволей предоставить свободу. Все равно, ничто не поможет. Она живо и обрадованно воскликнула: - Ничто не поможет: то же самое я сказала себе перед этим, подразумевая мою борьбу с вами. Он не несимпатичен, этот Муцио, сказала я себе. Интрига доставляет ему бескорыстное наслаждение. Он не так скоро даст мне уйти, он будет меряться со мной в изобретении хитростей, пока я буду в силах бороться с ним. Он, действительно, ловок: я думаю, он все снова будет расстраивать мои планы. Ничто не поможет, я должна прибегнуть к его помощи, иначе игра может продолжаться вечно. Как только я скажу ему: кавалер, без вас я беспомощна, он почувствует ко мне легкое презрение и выпустит меня. Она улыбнулась. Он горячо отрицал. - Что касается денежного вопроса, - сказала я себе, - то он у Муцио на последнем плане... Но, разумеется, я об этом не забуду. Он сделал полный достоинства жест. В час завтрака она сидела одна и ждала, приятно возбужденная. Амедер к своему удивлению должен был поставить три прибора. "Обойдется ли без насилия? - думала она. - Чирилло обладает порядочной силой". Пробил час. В передней зазвучали спокойные голоса. Дверь бесшумно распахнулась. Вошла леди Олимпия, лишь немногим торопливее обыкновенного. - Дорогая герцогиня, я в восторге. За ней шел коренастый господин в рыжем парике, с красноватыми бакенбардами на красноватом лице. Он вынул руки из карманов брюк. - Мистер Уолькотт, - сказала леди Олимпия. - А это мой сын. Подойди, Густон. - Сэр Густон, я очень рада... Амедео, четвертый прибор. Амедео, казалось, был в восторге. Лакеи чуть не кувыркались от усердия. За дверьми какая-то камеристка звонко запела. Звонки зазвенели вдруг так же пронзительно, как раньше. Гости выразили по-итальянски сожаление о болезни герцогини, затем заговорили по-английски о каморре. Сэр Густон слушал и с аппетитом ел. Он был белокур, молод, от него пахло свежестью, фигура у него была крупная и пропорциональная. - Ваша светлость могли бы оставить дом с миледи и со мной и не возвращаться больше, - сказал Уолькотт. - Но принц не считал бы себя побежденным. Прежде надо его безнадежно осрамить. - Срамом здесь, в Неаполе, только и живут люди, - крайне презрительно бросила леди Олимпия. - Почему бы их иначе боялись? - Осрамить перед порядочными людьми, - настаивал консул. - Тогда и мошенники от него отрекутся. Его сиятельство должен исчезнуть на некоторое время, тогда герцогиня будет окончательно освобождена от его притязаний. |
