– Спасибо… э… кёсёнём, – поправилась Элла и последовала за Фридой.

Оказалось, что Золтан Фазекаш вовсе не спит мертвым сном, а сидит за столом и завтракает.

– Доброе утро, Арабелла, – вежливо произнес он, поднявшись. Его глаза изучали ее лицо, ее прекрасную кожу, и он не сел, пока она не заняла место напротив него.

– Доброе утро, – ответила Элла и стала слушать, как Фрида и ее хозяин обмениваются короткими замечаниями.

– Фрида хотела бы знать ваши пожелания относительно завтрака.

После двух обильных трапез накануне Элла собиралась выпить только чашечку кофе. Однако Фрида была так любезна, что не хотелось ее расстраивать.

– Дома я ем на завтрак тост и мармелад, – ответила она, посылая дружеский взгляд экономке, пока Золтан Фазекаш переводил.

– Toszt, – повторила Фрида и, обменявшись улыбками с гостьей, вышла.

– Вы хорошо спали? – поинтересовался художник.

– Как младенец. Послушный младенец, – уточнила она и взглянула на него, надеясь, что он не заметит теней, появившихся у нее под глазами этим утром.

Ей показалось, что он едва сдерживается, чтобы не улыбнуться, однако поводов для смеха не было. Золтан взял кофейник и налил кофе в ее чашку.

– Спасибо, – машинально пробормотала она, мысли ее были заняты совсем другим. – Мистер Фазекаш, – начала она, – могу я…

– Пожалуйста, называйте меня Золтаном, – вставил он.

– Э… Золтан, – поправилась она, с удовольствием произнося его имя, и забыла, о чем хотела спросить.

Пока она вспоминала, в комнату вбежала Фрида с тостом на маленьком фарфоровом блюдце и вазочкой мармелада, и Элле пришлось отложить разговор. Поскольку она не торопилась возвращаться в «Торнелоу Холл», надо было еще некоторое время погостить в этом доме, то значит, заняться чем нибудь. Так неприятно сидеть на одном месте и бездельничать! Однако Золтан Фазекаш явно не собирался, сегодня же начать писать ее портрет.

Как только экономка вышла, Элла задала свой вопрос. Учтя, что упоминанием о портрете испортила их беседу накануне вечером, Элла решила прибегнуть к хитрости.

– Мне бы хотелось что нибудь изменить, – сказала она и откусила кусочек тоста.

Напряженное молчание, исходившее от собеседника, заставило ее посмотреть, как он отреагировал на вопрос. Холодные оценивающие серые глаза осмотрели ее пышную белую блузку, заправленную в прекрасно сшитые брюки с поясом на талии.

Изучение закончилось, и он проговорил:

– Вы и так выглядите очень респектабельно, Арабелла.

Он нарочно сделал вид, что ничего не понял, она была в этом уверена, и с трудом сдержала раздражение.

– Остальных девушек из семьи Торнелоу писали в бальных платьях, – сообщила она как можно более спокойным тоном. – Думаю, что мой отец настроен именно на это.

Однако отец вынужден будет согласиться, если, пользуясь своим правом художника, Золтан Фазекаш захочет писать ее в белой блузке и брюках. Вот будет забавно, если такой портрет окажется рядом с помпезными изображениями дам, одетых в шелк и бархат!

И вдруг Золтан Фазекаш поинтересовался:

– У вас есть с собой бальное платье?

Ее энтузиазм стал медленно угасать: придется оставить идею позировать в брюках.

– Я его покупала не для портрета, я хотела пойти на бал сегодня вечером.

Он склонил голову набок и спросил:

– Сегодня состоится бал?

– Нет… Я… – Она запнулась, почему то чувствуя себя виноватой. – Вместо того чтобы пойти на бал, я приехала сюда, – ответила она обреченным тоном и почувствовала, что художник еще более тщательно изучает ее.