Изменить размер шрифта - +
– Если ты не поедешь в Венгрию, я лишу тебя содержания!

– Наконец то я пойду работать! – тут же парировала она, зная, что это сильнее всего может задеть отца. Ей показалось, что Дэвид, сидевший напротив, мечтает очутиться за много много миль от этой бури.

– Поступай как хочешь, Арабелла, – грозно ответил Рольф Торнелоу. – Но ни я, ни твоя мать, – коварно добавил он, – своего согласия не дадим.

И тогда, переводя взгляд с брата на мать и видя тревогу и печаль в их глазах, Элла осознала, что должна отступить. Она могла противостоять отцу, но только не в ущерб матери.

Конечно, будет неприятно, если отец лишит меня содержания, кроме того, принципиальность тогда хороша, когда мы можем это себе позволить. Надо трезво оценить ситуацию: либо я еду в Венгрию, либо мама может попрощаться со своим путешествием.

– А нельзя ли… – спокойно начала она, чувствуя, как тяжело уступать, – послать мистеру Фазекашу мою фотографию? – Это была последняя попытка поставить на своем и не позировать для портрета. – Вероятно, он умеет работать и без…

– Я уже послал ему твою фотографию! – прервал отец. – Ты едешь в Будапешт, и точка, – угрюмо заключил он.

Этой ночью Элла лежала в своей кровати, мучаясь бессильной злобой. Я должна была догадаться еще месяц назад, когда отец вдруг перестал упоминать об этом несчастном портрете! Его молчание еще не означало, что он отступился от своей затеи, наоборот! А как он обвел меня вокруг пальца с этой фотографией! Словно невзначай сказал как то о своем желании, чтобы на его письменном столе были фотографии жены и дочери. И мы с мамой безропотно отправились к фотографу…

Элла долго не могла заснуть. Теперь уже не только отец вызывал у нее раздражение. С какой это радости Золтан Фазекаш согласился меня рисовать? – думала она. В деньгах он, конечно, не нуждается, и у него наверняка есть чем заняться!

Когда на следующее утро Элла провожала свою мать в аэропорт, она и виду не подала, что раздражена. Тщательно скрывая свое настроение за ослепительными улыбками, она сердечно наставляла Констанс:

– Забудь о нас и думай только о себе. И не посылай нам никаких открыток, если тебе не захочется.

– Нет, я обязательно пошлю вам открытку, – ответила мать.

Элла засмеялась и крепко обняла ее, прощаясь на целых шесть недель.

По дороге домой девушка чувствовала грусть из за расставания с матерью и одновременно облегчение оттого, что та наконец то уехала отдыхать.

В воскресенье Элла старалась встречаться с отцом как можно реже. Она не хотела с ним ссориться, но теперь это желание не было продиктовано любовью к нему.

Она надеялась, что если будет держаться от него подальше, то, возможно, он забудет их жаркие споры в пятницу.

Однако в понедельник после обеда отец сказал, что хотел бы поговорить. Поняв, что разговор пойдет о портрете, Элла последовала за ним в кабинет.

– Это адрес и номер телефона Золтана Фазекаша, – объяснил отец, протянув ей записку. – Я кое что перевел на твой счет и…

– Мне не нужны деньги, – запротестовала она.

– А я говорю – нужны. Закажи себе билет на самолет как можно быстрее, – приказал он.

Элле не понравился его тон.

– Но ведь одна из нас – или мама, или я – должна остаться с вами, – нашлась она.

– Сами справимся, – оборвал отец. Элла покинула кабинет, размышляя о том, что сегодня уже поздно заказывать билет.

Один раз ослушавшись отца, на следующий день она сделала это уже с большей легкостью: преисполнясь мятежным духом, решила, что ехать в Венгрию вообще абсурдно.

Но в среду вечером произошло такое, что она переменила свое мнение. Спускаясь по лестнице, она увидела внизу брата, он поджидал ее у дверей столовой.

Быстрый переход