Многое в судьбе Листа было связано и с Россией, русские впечатления то и дело превращались в музыку. Европа мало интересовалась культурой России. Первым из корифеев мировой музыки Лист признал и высоко оценил русских композиторов.

Лист – это олицетворение романтизма, самый яркий музыкальный романтик. Герой-одиночка за фортепьяно, казалось, заменял целый оркестр. Фантазия, самовыражение личности, страстное, эмоциональное восприятие мира…

Властелин публики

Молодой Лист был королём сцены, властелином публики. За инструментом вёл себя раскованно, жестикулировал, следуя избранному образу романтика-виртуоза. Такого ажиотажа вокруг личности артиста мир не знал. Восторженные поклонники (а главным образом, конечно, поклонницы) Листа предвосхищали ухватки козловитянок-лемешисток, куролесивших в советской Москве, и битломанов, поставивших с ног на голову ХХ век. В те годы, как известно, не было ни телевидения, ни радио, ни граммофонных пластинок, ни даже компакт-дисков. В это трудно поверить, но наука утверждает, что не было даже Интернета. И всё-таки Лист сумел стать звездой, которой шумно поклонялись в гостиных, разделённых расстоянием в сотни тысяч километров. Невероятная история для XIX века! Впрочем, и музыкальное искусство Листа было посланием из будущего века. Это была настоящая листомания, перешедшая границы безумия! Трудно было остаться в стороне от моды на венгерского кудесника. Даже очень серьёзные господа думали и рассуждали о Листе. «Своей игрой на фортепьяно он обворожил всех дам. Берлинские дамы настолько сведены с ума, что в концерте из-за оброненной Листом перчатки буквально передрались одна с другой. А графиня Шлиппенбах вылила на пол одеколон из своего флакона и наполнила его остатками чая из чашки великого Листа». Узнаёте автора этих строк – заинтересованного комментатора листомании? Это Фридрих Энгельс. Написано в 1842-м году – на пике популярности Листа. В газете «Абенцайтунг» мы вычитаем не менее цветистые подробности тех германских гастролей: «Его чествовали, ему устраивали ночные серенады, одна дама преклонила перед ним колени и просила разрешения поцеловать кончики его пальцев. Другая обняла его в концертном зале при широкой публике. Третья перелила остатки чая из его чашки в свой флакон для духов. (Ох, уж этот флакон, сильное впечатление произвёл он на немцев! – прим. А. З.) Сотни носили перчатки с его портретом, многие потеряли разум. Один торговец изготовил стеклянные пластинки с его изображением и продавал их как украшения… Тысячи людей молили его о милости и денежной помощи, но всё это ещё ничто. Главным было прощание. Ещё никогда триумф безумия не был столь велик».

Были и небылицы

Чем больше легенд – тем экзальтированнее восторги публики. О Листе и поныне ходит множество былей и небылиц. Чего стоила история про обморок во время исполнения сложнейшей композиции! Всем до дрожи хотелось посмотреть на музыканта, который не щадит себя, всё отдаёт искусству – и поэтому иногда доктора на носилках выносят его с концерта… Ещё чаще в обморок падали дамы: голова кружилась от виртуозной фортепьянной круговерти.

Говаривали, что маэстро достаточно по дороге на концерт бегло взглянуть на ноты – и он тут же был готов по памяти исполнять сложнейшую композицию, без запинки, с блеском.

Подхватила молва и историю затворничества Листа, когда, после концерта Паганини, он на два года скрылся от досужих глаз, прекратил концертную деятельность – и сосредоточился на фортепианных упражнениях. Никаких соблазнов, никакого общения – даже пищу ему передавали через окно, потому что дверь была заколочена.