Внезапно – сильный разрыв у правого переднего колеса! Машина дала ненормальный крен. Тяжело раненный Реглер крикнул, а Мате Залка сказал мне голосом, который помню до сих пор: «Фрицинька!» – приподнял с колена левую руку и снова опустил её. Машину бросило влево, к парапету над обрывом. Шофёр, раненный в руку и в голову, теряя сознание, круто вывернул вправо, и мы ударили в придорожный столб. Реглер вылетел от удара в кювет, а Мате Залка всем телом навалился на меня. Я тронул его висок – сплошная кровь. И одновременно почувствовал, что поднимаюсь ногами куда-то вверх и вылетаю из машины. Сильно ударился о бетон дороги и, должно быть, на какое-то время потерял сознание.

Я вскочил и увидел бегущего ко мне по кювету с сумкой санитара. «Премьере – генерал Лукач! Сначала – Лукача!» – крикнул я ему и повернулся к Мате Залке. Мате лежал на левом боку, полувывалившись из машины. Голова его касалась дороги, и всё было залито кровью… Помню, я почему-то подумал: неужели у человека может быть столько крови? Я ведь в десяти шагах, а кровь течёт по бетону ко мне. Санитар подбежал к машине, а я посмотрел на себя и вижу, что у меня фонтаном бьет кровь. Оказывается, это моя кровь тянулась по следу, когда я отошёл от машины. После этого ничего не помню. Рухнул и потерял сознание.

Очнулся в госпитале. На хирургическом столе – забинтованная большим-большим клубком ваты и бинтов голова Мате Залки. И вижу, что он ещё жив, что у него ещё ходит кадык. Потом вижу, начальник санитарной службы нашей бригады Хейльбрун, он тоже уже здесь, в госпитале. Говорю ему: консилиум генералу Лукачу! Мне всё ещё казалось, что что-то можно сделать. Хейльбрун подходит ко мне и говорит: «Колонель Фриц, вы посмотрите на свой китель, на свои волосы. Мозг и кровь Мате Залки впитались в ваш китель. Консилиум тут ни при чём». И я опять лишился сознания от потери крови.

После извлечения двух осколков и перевязки ко мне подошла медсестра, испанка лет тридцати, и с ней маленький мальчик. Уже потом я узнал, что это жена капитана республиканской армии. Она о чём-то говорила с врачом, а я, лёжа на носилках, опять потерял сознание. Когда очнулся, смотрю, рядом со мной другие носилки, на них эта медсестра. Я потом не видел ничего похожего. Это, знаете, такое переливание крови, буквой Т: стеклянный наконечник в вену к ней – стеклянный наконечник в вену ко мне, между ними резиновый шланг и груша; груша вбирает кровь у неё и перекачивает её в меня. Живу на белом свете – мне уже скоро семьдесят – с этой испанской кровью…».

А ещё говорят, что за несколько дней в тех местах были срезаны все розы, которые на славу цветут под испанским солнцем. Испанцы несли розы генералу Лукачу – на прощание.

Ресторан на Петровских линиях

Есть в старой Москве переулок, соединяющий Петровку и Неглинную – Петровские линии. Это слово не из московской топографии – линии. Оно пристало Петербургу, Васильевскому острову. Но у московских купцов, образовавших «Товарищество Петровских линий», возник замысел создать проезд между двумя богатыми улицами, который состоял бы из двух домов-близнецов, стоявших друг напротив друга, и представлял из себя линию магазинов. Для этого они наперво приобрели участок земли между Петровкой и Неглинной. Верховодил в товариществе купец первой гильдии Василий Иванович Якунчиков, миллионщик, трезвенник и поклонник муз, меценат, истово помогавший московской консерватории.

Словесный портрет Якунчикова мы находим в письме к нему знаменитого водочного короля и учёного В.