— Уведите фройляйн фон Зассен! — велел он фройляйн Флиднер — как глухо и неуверенно прозвучал его голос, как он старался овладеть собой в ужаснейшем внутреннем волнении!

Фройляйн Флиднер обняла меня за плечи и отвела в салон с портретом Лотара — и за нами захлопнулись двери… Пожилая дама дрожала как осиновый лист, у неё от судорог свело челюсти.

— Вы привели плохого гостя в наш дом, Леонора, — выдохнула она и испуганно прислушалась — а из прилегающей комнаты почти непрерывно доносился звучный голос тёти Кристины. — Вы, конечно, не могли знать, что это она, та фальшивая, неверная Диана, из-за которой он так тяжело страдал… Не дай Бог она снова завладеет им! Она всё ещё ошеломляюще красива!

Я сжала голову руками — не обрушится ли сейчас на меня весь мир?

— Как ловко она всё это устроила! — горько продолжала фройляйн Флиднер. — Захватила всех врасплох своим внезапным появлением!.. Она вдруг вспоминает своих «с болью утраченных детей», которых так позорно бросила!

— Она действительно мать Шарлотты и Дагоберта? — выдохнула я.

— Дитя, вы ещё сомневаетесь после всего, что видели и слышали?

— Я думала, они дети его — я показала на портрет Лотара — и принцессы, — застонала я.

Она отпрянула и уставилась на меня.

— Ах, я начинаю понимать! — вскричала она. — Так вот в чём ключ к Шарлоттиному необъяснимому поведению! Она думает так же, как вы?.. Она думает, что родилась в «Усладе Каролины»? Ну, я ещё узнаю, кто открыл эту строго охраняемую тайну и изложил её в таком диком виде! Пока что я вам скажу, что хотя действительно двое детей увидели свет в «Усладе Каролины», но один ребёнок умер через несколько часов, а другой — в полугодовалом возрасте от судорог; к тому же это были два мальчика. Дагоберт и Шарлотта — дети капитана Мерикура, за которым ваша тётя была замужем в Париже и который погиб в Марокко… Бедное дитя, ваш добрый ангел оставил вас, когда вы приняли эту женщину под свою защиту — она принесёт нам всем несчастье!

Я спрятала лицо в ладонях.

— Когда Эрих появился в её доме, она была уже вдовой и примадонной парижской оперы, — продолжала пожилая дама. — Она по меньшей мере на семь лет старше него; но у женщин её склада это ничего не значит. Своих детей она отдала в чужие руки; они воспитывались у мадам Годен — Эрих их полюбил, как своих собственных, и хотя их мать его смертельно оскорбила и глубоко ранила, он был так великодушен, что забрал малышей себе, когда эта забывшая свою честь и обязанности женщина оставила их в пансионе без копейки денег… Мадам Годен вскоре умерла, и мне, единственной, кто знал о происхождении детей, он строго-настрого велел молчать — он хотел избавить брата с сестрой от унизительной боли иметь такую испорченную мать — они его замечательно за это отблагодарили!

Она сложила руки и принялась ходить туда-сюда.

— Только не это — бормотала она. — Этот голос обволакивает с дьявольской силой — да-да, я слышу! Как он улещивает и мягко умоляет — она набрасывает на него новые путы…

— Дядя, дядя — я ужасно страдаю!.. Ох, я жалкое, неблагодарное существо! — душераздирающе закричала Шарлотта.

Я вылетела за дверь, помчалась по лестнице, через сад… Меня изгнали из рая по моей собственной вине, по собственной вине… Вопреки Илзиным энергичным запретам и предупреждениям, вопреки воле отца я стала тайно общаться с этой чуждой тётей. В моих собственных письмах я раскрыла ей местопребывание её детей и выдала мужчину, которого любила всем сердцем, злым демонам его юности, чтобы он снова им поддался, чтобы они отравили ему жизнь!

В холле, в ярком свете ламп, я остановилась — нет, в этом состоянии я не могу предстать перед отцом — волосы, лицо и платье залиты дождём, каждый нерв дрожит, щёки лихорадочно горят.