Оба германца встали, поклонились и вышли из шатра, не дожидаясь дозволения Вара.

— Силу, — пробормотал Вар.

Под его началом три легиона. Силы у него больше, чем достаточно. А у Рима — тем более. Сегест не понимает разницы между силой и насилием… Вернее, для варвара, наверное, просто не существует подобной разницы.

Арминий и представить себе не мог подобного счастья. Он забрал Туснельду, чтобы восстановить свою попранную честь. Чувства, которые он питал к девушке, не имели к этому поступку ни малейшего отношения. Он и не испытывал к ней никаких особенных чувств, да и откуда им было взяться, ведь Арминий знал ее слишком мало.

Но теперь он узнал Туснельду хорошо. В первый раз он лег с ней, чтобы закрепить свое право на девушку, чтобы не вернуть ее отцу и не отдать Тадрасу. Но теперь он ложился с ней при каждом удобном случае только ради того, чтоб лечь. Арминий никогда раньше не думал, что женщина может быть настолько красивой и может доставлять столько удовольствия.

Ему и в голову не приходило, что женщина, которая дарит столько радости, естественно, должна казаться ему красивой. Он был еще очень молод.

Туснельда была очарована Арминием не меньше, чем он ею. Он знал, что в первый раз причинил ей боль — тут уж ничего не поделаешь. Однако потом… Потом она выказывала не меньше пыла, чем он сам. А это говорило о многом.

Молодая парочка забавляла отца Арминия.

— Мне следовало бы окатить вас ведром холодной воды, как собак, совокупляющихся перед дверью, — сказал Зиги-мер.

— Почему? — возразил Арминий. — Мы же не занимаемся этим на виду. Мы всегда вешаем перед своей постелью плащ.

То была наибольшая степень уединения, возможная в германском доме с одной большой общей спальней. Отец усмехнулся.

— Может, никто вас и не видит, но это не значит, что никто вас не слышит. Твоя жена визжит, как дикая кошка.

— Ну и что?

Арминий тоже это заметил и этим гордился, как доказательством своей мужской мощи.

Не успел Зигимер ответить, как к ним подбежал домашний раб, крича:

— Господин! Сын господина! Полдюжины римлян скачут по тропе к усадьбе!

— Римляне! — воскликнул Арминий.

В нынешние времена в некоторых частях Германии отряды римлян разъезжали вполне свободно. Открытой войны пока не было, а рисковать, устраивая засаду на римских всадников, местным жителям не хотелось. Слишком велика была вероятность того, что один или двое римлян ускользнут — а германцы успели хорошо усвоить, что возмездие в таких случаях неминуемо.

Зигимер, услышав о римлянах, проклял Сегеста: отец Арминия решил, что Сегест нажаловался римскому вождю.

Арминий не ожидал ничего подобного, но теперь вспомнил, что Сегест, как и он сам, является римским гражданином. Если отец Туснельды сумел обратить это обстоятельство против него… Что ж, тогда Сегест и впрямь превратился в римлянина, в отличие от Арминия, который принял римское гражданство только для виду.

— Что собираешься делать, сын? — спросил Зигимер. — Мы можем убить их, если другого выхода не будет.

— Пока мы не готовы выступить против Рима, — ответил Арминий.

Отец промолчал, не пытаясь его разубедить.

— Давай я поговорю с ними и выясню, что у них на уме.

С этими словами Арминий вышел наружу.

День стоял серый, обычный для Германии в это время года.

Римляне уже почти доехали до усадьбы. Они не отличались высоким ростом, зато их лошади были по германским меркам очень крупными, и всадники могли смотреть на Арминия сверху вниз — такое редко удавалось их пешим соотечественникам.