— И все-таки, — возразил другой римлянин, — это дикарское пойло. Иначе как пойлом его и не назовешь. И вот тому доказательство: даже проклятые германцы покупают вино, когда могут себе это позволить.

— Просто вино вошло в моду, — заметил Эггий. — С модой всегда так. Каждый римлянин, который считает себя не последним человеком, учит греческий, чтобы все видели, как он умен. Потому и германцы пьют вино — чтобы считать, будто они ничем не хуже нас. Вот почему они это делают.

— Сколько же надо вылакать, чтобы до такого додуматься! — ввернул другой командир, и легионеры в таверне покатились со смеху.

— Ладно вам насмешничать, — хмыкнул в свою кружку Люций Эггий. — Варварам и вправду нравится обезьянничать. Это всем известно и иногда бывает нам на руку. Например, недавно один здешний заправила явился к Вару с жалобой на то, что кто-то у кого-то украл женщину. Германец подал в суд, вместо того чтобы затевать войну, не то нам пришлось бы вмешаться.

— Боюсь, вмешаться нам все равно придется: без драки они не разберутся, — возразил младший командир по имени Калд Кэлий. — Отец девицы по здешним меркам — большая шишка, но и парень, который сбежал с девушкой, — тоже. Значит, один из видных германцев в любом случае останется недоволен.

— Это похоже на сюжет из Гомера, — вдруг раздался голос Валы Нумония.

Эггий и не заметил, как командир конницы вошел в таверну, не то воздержался бы от насмешек над римлянами, любящими прихвастнуть своей греческой образованностью. Нумоний был как раз из таких римлян, что тут же подтвердил, продемонстрировав свое знание «Илиады»:

— Что заставило греков пойти на Трою? Бегство Париса с Еленой, вот что. А что вызвало гнев Ахилла? То, что Агамемнон оставил себе Брисеиду, хотя не имел на нее никаких прав.

— Да, и все это вылилось в кровавую войну, — заметил Эггий. Как и любой римлянин, он, разумеется, понял, о чем речь. — Но нам здесь такая бойня вовсе ни к чему.

— А по мне, так пусть варвары передерутся между собой, — заявил Калд Кэлий. — Чем больше дикарей поубивают друг друга, тем лучше. Да пусть бы они все друг друга перерезали! — выпалил он.

Но, бросив взгляд на статную белокурую служанку, поправился:

— Ну, во всяком случае, все мужчины.

— Молодец, сынок, — промолвил Эггий. — Когда ты думаешь не головой, а тем, что у тебя промеж ног, здорово получается. Продолжай в том же духе.

Воины загоготали. Кто-то запустил в префекта ячменной лепешкой, но, продемонстрировав отличную сноровку, тот поймал ее на лету и отправил в рот. Было бы здорово обмакнуть лепешку в оливковое масло, да только в Минденуме оно было редкостью. Германцы пользовались вместо него сливочным маслом, и если к пиву Эггий кое-как привык, то коровье масло не лезло ему в глотку.

— Отец девушки — римский гражданин. Как и тот человек, который с ней сбежал, — сообщил Вала Нумоний.

— Выдающийся римский гражданин, — вставил другой командир, вызвав новый взрыв хохота.

Нумоний, однако, не обратил на это внимания, продолжив свою мысль:

— Значит, Квинтилию Вару в любом случае следует разобраться, кто прав, кто виноват.

Не приходилось удивляться тому, что Нумоний, явившийся в Германию вместе с Варом и связывавший с ним свои надежды на повышение, делает ставку на своего начальника. Так уж устроен мир. Эггий это прекрасно понимал. Это понимал каждый, кто не вчера родился. Однако пиво сделало свое дело, и Эггий все-таки не удержался от колкого вопроса:

— И как поступит премудрый Вар? Велит разрубить девицу пополам, чтобы каждый получил свою долю?

— Подобная история однажды случилась у евреев, только с младенцем, — заметил Вала Нумоний.