— И зачем она всякую шпану в дом пускает? — поморщился Федька.

— Он не вовсе шпана! Военный! Его полковником зовут! Так знакомился. Я такое имя и не слыхал. Потому колобком назвал.

— А зачем приходил?

— Не знаю. Мамка ничего про него не говорила, только ругалась совсем матом. Мне не велят те словак повторять.

— Ну а нынешний чего пришел?

— Он уже в другой раз! Мишей его звать. Мама: про него пока молчит. И я ничего не знаю.

— Он путевый мужик?

— Не знаю. А конфетов не принес. Все с мамкой говорит. Меня не увидел, я к нему тоже подходить не хочу. Он тоже вовсе чужой. Я с такими не дружу.

— А почему ко мне перестал приходить?

— Наши не велят. Дед тебя ругал. И грозил, если у тебя увидит, ухи оборвет вовсе и самокат спрячет.

— За что осерчали на меня?

— Мамка тебя кобелем звала и сильно плакала! Дед ругался и не велел к вам приходить. Грозился, побить, если в двор покажешься.

— Круто! — усмехнулся Федька. И спросил:

— Наверно мамка папку тебе ищет?

— А разве чужой дяхон может совсем своим папкой стать? — округлились глаза Кольки.

— Случается иногда, если хороший попадется.

— Чужие хорошими не бывают, — ответил мальчишка совсем по взрослому.

— А ты сам кого в папки хочешь?

— Тебя выбрал. Ты совсем свой. Но только не получается, наши не хотят. Один я. А в семье так не бывает. Если папка, его все должны любить. Видно долго будем искать, пока совсем большим сделаюсь. Только зачем взрослому дядьке чужой папка? — смотрел Колька на Федора.

— Давай сюда жиклер вставляй. Да не спеши, бережно ставь на место, — учил Федька.

— Ага! Иль не видишь, дед идет. Вернулся с деревни. Он мне сейчас вставит! — шмыгнул пацан со двора и подскочил к Петровичу, какой и не увидел, откуда выскочил Колька.

Федька облокотился на забор, смотрел на соседа в упор. Поздоровался, спросил старика о здоровье, тот отмахнулся, ответил вяло:

— Какое оно нынче? С похорон вертаюсь, из деревни.

— А чего не сказал? Я бы отвез! Коли на поминки поедете, скажите, подброшу…

— Не надо!

— Почему?

— Дорого берешь за услуги! Не по-людски, не по-соседски эдак! — свернул во двор.

— Петрович! Подожди на пару слов! — окликнул соседа. Тот приостановился, прищурился:

— Чего тебе? — спросил хрипло.

— Поговорить надо…

— Об чем?

— О нас, обо всех…

— Опоздал ты Федька, не об чем брехать. Все ты упустил навовсе. Улетела твоя лебедка, а ить в твоих руках была. Едино, что ты не дорожил. Лучшую искал, ан и эту упустил. Нынче не воротишь. Бабы иными сделались, сами свою судьбу выбирают, не ждут, когда их захотят. Так-то оно повелось в свете. Гля, сколько на нашей улице одиноких лебедей развелось! Целая стая! И все сами по себе живут. Одним несчастьем мечены. А одиночество токмо со смертью дружит, — пошел к крыльцу, сутулясь.

— И у него отставку получил! Вот непруха! Даже в дом не позвал! — обиделся Федька и заметил, что Колька тоже убежал в дом.

Прочистив карбюратор, Федька установил его, вернулся в дом и рассказал Михалычу, что у соседа умерла жена в деревне, и Петрович только вернулся оттуда.

— Навестить их нужно. Посочувствовать. Так положено. Сбегай в магазин за бутылкой, давай сходим — к ним. Да смотри, к Тоньке не лезь, башку сорву! Может еще помиримся, коли повезет.

Едва пришли к калитке, увидели, как Тонька вышла проводить гостя. Она загородила собою тропинку к крыльцу, сказала жестко:

— Дед отдыхает.