Французы потеряли на Березине почти столько же солдат, что и при Бородине, но вышли из совершенно безнадежного положения, а Наполеон еще раз явил собою миру воистину недосягаемого военного гения.

Вместе с тем и Кутузов, и Витгенштейн, и Чичагов проявили себя вялыми, нерешительными и малоискусными.

Остроумная и язвительная Екатерина Ильинична Голенищева-Кутузова так охарактеризовала действия каждого из них: «Витгенштейн спас Петербург, мой муж — Россию, а Чичагов — Наполеона».

Объективность и справедливость вместе с тем требуют признать, что Кутузов вообще в операции не участвовал, находясь в 130 верстах к востоку от Березины, и почти ничего толком не знал о том, что там происходит. А что касается Витгенштейна и Чичагова, то они в равной мере разделяют вину за то, что операция на Березине не закончилась полным уничтожением Великой армии.

А между тем все критические стрелы были пущены в одного лишь Чичагова. Современники писали, что все русские подозревали адмирала в измене, Державин и Крылов подвергли несчастного «земноводного генерала» публичному осмеянию, когда «мыши отъели хвост» у глупой щуки, взявшейся не за свое дело.

Чичагов был горд и горяч. Обиженный несправедливым к себе отношением, он без промедления стал подавать один за другим рапорты об отставке, но согласие царя получил лишь в феврале 1813 года.

Сочувствие Барклая к своему предшественнику на посту командующего 3-й армией объяснялось прежде всего прекрасной человеческой репутацией адмирала, а также и тем, что во всех жизненных обстоятельствах Чичагов сохранял твердость духа и высокое достоинство, несмотря на удары судьбы.

Барклай помнил, как еще во времена Павла I интригой военно-морского министра графа Кушелева Чичагов был обвинен в намерении бежать в Англию, и по приказу Павла — прямо у императора в кабинете — с него сначала сорвали ордена и отобрали шпагу, а затем сняли мундир и провели в одном нижнем белье по коридорам дворца в Павловске, заполненного придворными и знатью.

Тут же адмирал был отведен в Петропавловскую крепость, где и просидел целый год до лета 1799 года.

По мнению современника, известного независимостью суждений, графа Ф. П. Толстого, «Павел Васильевич Чичагов был человек умный и образованный, будучи прямого характера, он был удивительно свободен и, как ни один из других министров, был прост в обращении и разговорах с государем и царской семьей.

Зная свое преимущество над знатными придворными льстецами как по наукам, образованию, так и по прямоте и твердости характера, Чичагов обращался с ними с большим невниманием, а с иными даже с пренебрежением, за что, конечно, был ненавидим почти всем придворным миром и всей пустой высокомерной знатью; но император Александр Павлович и императрица Елизавета Алексеевна его очень любили».

Другие современники адмирала видели в нем фигуру трагическую, жертву общественной несправедливости, отмеченную печатью рока.

«Чичагов, — писал известный историк и археограф Бартенев, — лицо необыкновенно любопытное и долго будет предметом изучения не только исторического, но и психического… Он принадлежит к скорбному списку русских людей, совершивших для Отечества несравненно менее того, на что они были способны и к чему были призваны». И наконец, третьи полагали причину его жизненных неудач в собственном его характере. К числу последних принадлежал и Барклай, ибо и в его собственном характере было немало черт, свойственных Павлу Васильевичу.

Умный и проницательный Алексей Петрович Ермолов писал о Чичагове так: «Я не мог не видеть превосходства ума его, точности рассуждений и совершенного знания обстоятельств. Упругий нрав его, колкий язык и оскорбительная для многих прямота сделали ему много неприятелей».