— Граф Фридрих — человек особенный и для знатного иноземца даже неправдоподобный, — начал генерал. — Начну с его происхождения, тем более что это потому весьма важно, что состоит он хотя и в дальнем, но все же в признаваемом родстве с самою государыней. Это, как понимаете, сюжет особый, поскольку связан он с династией. Однако как своему говорю вам, Барклай, и об этом: во-первых, сие может оказаться полезным, а во-вторых, слухи о том все равно дойдут до вас, да могут оказаться несообразными истине.

Барклай ничуть не удивился такой откровенности генерала, ибо были они с Паткулем из одного лукошка — остзейцы, протестанты, офицеры, но более всего — члены столь же могущественного ордена, каким был в России, к примеру, орден братьев-каменщиков, сиречь масонов. В отличие от последних, остзейские дворяне, занявшие в последние восемьдесят лет многие важные посты и в государственном аппарате, и в армии, не образовывали секретных лож, не давали друг другу торжественных и страшных клятв, не учиняли окутанных тайной средневековых обрядов, но их негласное содружество было не слабее масонства, ибо зиждилось на таких кирпичах общественного мироздания, как единая кровь, единая вера и единое дело. Служившие России протестанты крепко держались друг за друга. И из их среды — немцев и шведов, датчан и швейцарцев, шотландцев и англичан — вышли фельдмаршалы Миних, Ласи и Брюс, генералы Гордон и Боур, Лефорт и Вейде, адмиралы Крюйс и Грейг, государственные деятели Остерман и Бирон, президенты Академии наук Блюментрост и Кайзерлинг, Корф и Бреверн.

Однако полная правда состояла еще и в том, что очень многие иностранцы — офицеры и администраторы, ученые и инженеры, архитекторы и врачи и многие-многие другие мастера и знатоки своего дела и своих ремесел — служили России не за страх, а за совесть, и их собратство было отчасти вынужденным, ибо должны они были отвоевывать себе место под солнцем, конкурируя с сильными, не менее их предприимчивыми и тоже сплоченными российскими дворянами — русскими, малороссами, татарами, которые еще задолго до их появления в России уже составляли стародавние чиновничьи и военные корпорации.

А меж тем Паткуль продолжал:

— Один ученый канцелярист из герольдии, ведающей иноземными родами, говорил мне совершенно определенно, что граф Фридрих и государыня Екатерина Алексеевна имеют общего предка, жившего два века назад. Это был обладатель земли Ангальт князь Иоахим Эрнст. В землю Ангальт входили и Цербст, где родилась государыня, и Дессау, где родился граф Фридрих.

— Извините, господин генерал, — почтительно перебил рассказчика Барклай, — я что-то не возьму в толк, отчего владетельная особа, какой является Фридрих Ангальт, не носит титул принца, как полагается столь могущественному потентату, а именуется всего лишь графом?

— Браво, Барклай, браво! — не без удовольствия воскликнул Паткуль. — Вы внимательны, и это делает вам честь. Действительно, вельможа такого градуса не может иметь титул ниже княжеского, а вместе с тем Фридрих Ангальт всего лишь граф.

Тут Паткуль лукаво улыбнулся и, понизив голос, словно по секрету, сказал:

— Виною тому романтическая история, приключившаяся с его отцом — наследным принцем Вильгельмом-Густавом Ангальт-Дессауским. Принц сокрушительно влюбился, совершенно потеряв голову, в очаровательную купеческую дочь Иоганну Софию Герре. Об открытом венчании не могло быть и речи, и принц, чтобы не потерять права на престол, стал двоеженцем, вступив с купчихой в тайный брак. Иоганна София родила принцу пятерых сыновей, и четвертым из них был ваш командир — граф Фридрих.

При последних словах Паткуля Барклай снова вопросительно взглянул на него, и генерал, перехватив его взгляд, тотчас же пояснил:

— Принц Вильгельм умер в сорок восьмом году, и после этого австрийский император Франц дал вдове покойного и всем его сыновьям фамилию Ангальт и достоинство графов Священной Римской империи.