Подъехав к отелю «Касакасбах», я остановился как раз там, где начинался ярко-красный ковер – по нему ступали гости, входящие или покидающие отель. В просторном холле росли живые банановые пальмы. Среди всей этой роскоши меня томило смутное беспокойство, но в то же время было и ощущение какого-то пьяного умиротворения, как я думал, заслуженного. Я чувствовал себя расслабившимся больше, чем когда бы то ни было за последнее время. Мне оставалось сделать совсем немного, но я был уже готов умерить темп. Мне требовалась короткая передышка в бою.

Я выключил зажигание. Оглядел свой цветник, в котором буквально утопал. И сказал, улыбаясь:

– Ну, девушки, вот мы и дома! Сейчас вы предстанете перед своим супругом и повелителем.

Они молчали. Ну что ж, не привыкать.

Я вышел, обогнул рысцой машину и распахнул для них дверцу как нельзя более непринужденно.

Я бывал в отеле «Касакасбах» и раньше, но уже забыл вышколенных швейцаров и портье с их сверхэффективностью, напоминающей рекламные ролики, посвященные автозаправочным станциям. Знаете, когда кто-то подъезжает с намерением посмотреть, отчего спускает шина, а вся армия сумасшедших в униформе бросается ему навстречу и делает все, кроме разве что высокооктановой клизмы. Поэтому, наблюдая всю эту отельную суету, я немного смутился.

Там был ливрейный или ливреистый – я никогда не мог запомнить, как правильно это произносится – швейцар и высокий немолодой малый, функции которого остались для меня непонятными. Похоже, когда-то он был генералом перуанской армии и сохранил при себе всю былую внушительность. Там же находился главнокомандующий ночных сторожей с двумя адъютантами: молодым человеком, который мог убрать с дороги вашу машину, и парнишкой, который, я думаю, годился для того, чтобы отполировать клиенту клюшки для гольфа. Если они у клиента есть.

Внезапно они все разом возникли передо мной и посмотрели так, будто я был последним из тех, кто дает крупные чаевые.

– Ну, – сказал я приветливо. – Здесь вас вполне достаточно. Но чего вы, собственно, хотите?

Генерал выступил вперед, улыбаясь улыбкой столь фальшивой, что я подумал: уж заодно ли и губы ему изготовили вместе с фальшивыми зубами? – и проговорил:

– Добро пожаловать в известный на весь мир «Каса...»... Что это, сэр?

Что я мог ответить? Моллюск в последнее время был несколько раздражен, да и вообще-то не отличался уравновешенным характером, если уж говорить честно. Вот он и начал брыкаться внутри багажника. Судя по звуку, колотил ногами по крышке. А может быть, головой. Во всяком случае, выходило достаточно громко.

– Бог мой, что это?

Раздался еще один глухой удар.

– Ничего, – сказал я.

– Но я слышу, и все мы слышим!

– Ничего, это один мой знакомый парень. Не о чем беспокоиться.

– Прошу прощения, сэр.

У меня не было даже самой туманной идеи, как я буду это объяснять, но, как оказалось, объяснения не потребовалось.

Швейцар, главнокомандующий сторожей, капитан гвардии носильщиков и вся их свита живо обступали мой «кадиллак», готовясь совершить то, что требует ритуал. И вдруг, будто повинуясь невидимому дирижеру, они замедлили движение, остановились и окаменели. Точно их всех в одно мгновение разбил паралич!

Шерешим, или по крайней мере видение, которое могло быть Шерешим, ступила на ковер с грацией и красотой истинной богини. За ней последовала материализованная гибкость в лице Якимы. Потом еще, еще и еще... И, наконец, последняя и невыразимо прекрасная – Разаженлах.

Мы, все семеро, прошествовали по красному ковру и вошли в холл с банановыми кущами. Мне даже не пришлось никому давать на чай.