За все время Саня не произнес ни звука, будто в него не тыкали иголки, не промывали рану антисептиком.

Руссо поймал мой завороженный взгляд и усмехнулся. В движениях сразу почувствовались напряжение и скованность. Его присутствие придавало мне смелости. Сама не зная почему, я продолжала на него откровенно пялиться. Через минуту его вопросительный взгляд снова метнулся в мою сторону.

– За просмотр я беру плату, – ухмыльнулся он и одарил меня такой потрясающей улыбкой, что я чуть с табурета не слетела.

– Что что? – промямлила я и почувствовала, как болят щеки от натянувшейся улыбки.

– Ты глаз с меня не сводишь, так что должна заплатить.

– Ты что, музейный экспонат?

– Типа того…

Саня ткнул его в бок, и тот нарочито громко взвыл.

– Хорош выделываться, – одернул его брат. – Увидел смазливую девчонку и ведешь себя как клоун.

Я осмотрела кухню: плита и духовка вроде новые. Затем заглянула в холодильник. Лицо обдало приятной прохладой. Ох, как вовремя, мне нужно успокоиться.

– Могу в качестве платы испечь заливной пирог с мясом, – предложила я и закрыла холодильник.

Боже, какая же я при нем смелая! Будто сама нарываюсь.

– Пирог? Ты умеешь готовить? – усмехнулся Руссо. – Мне казалось, что барби только умеют в зеркальце глазеть да ресничками наклеенными хлопать.

– Если ты разукрашенный павлин, это не значит, что я барби, – огрызнулась я и включила духовку.

Саня прыснул и, видимо, испортил все старания Руссо.

– Черт! Курт! Не крути своей башней! Трясешься как больной Паркинсоном!

– Давай, Верона, врежь ему по самооценке. Хоть кто то должен дать отпор этому ловеласу.

Мне нравилось это новое чувство свободы. Осмелев, я подошла ближе.

– А что, никто не может?

– Не а, он только глянет на девок, они сами из трусов выпрыгивают, еще ни одна не устояла.

Выпучиваю глаза, словно через меня прошел мощный электрический разряд в сто килоджоулей. Как я могла быть такой наивной? Ну конечно, этот красавчик – бабник и сердцеед. Мне вспомнилась его реплика: «У тебя есть на сегодня компания?», он явно не напрягает себя постоянными отношениями.

Видимо, я переменилась в лице, потому как Руссо, глядя на меня, тоже перестал улыбаться, заиграл желваками и воткнул иголку в щеку брата так глубоко, что тот впервые взвыл, да так громко, что стены содрогнулись.

– Ты охренел?!

– А ты не крути башней!

– Да не крутил я!

– Саня, а мука у тебя есть? – прервала я их перепалку стальным голосом и зыркнула на Руссо так, что тот чуть иголку из рук не выронил.

– Да, посмотри там, внизу, в крайнем распашном ящике.

– А мука то тебе зачем? Кокс бадяжишь? – Руссо пихнул брата в бок.

Они все еще препирались, как дети малые, а я приступила к стряпне. Не знаю, откуда у меня после всего пережитого взялись силы, видимо, злость на Руссо придала мне скорости, но, когда обработка ран была закончена, пирог уже стоял на столе. Руссо упаковал оставшийся перевязочный материал в чемоданчик, помыл руки, принюхался и подошел к столу. Я разложила пирог по одноразовым тарелкам – других у брата просто не оказалось – и заварила чай.

Послышалось смачное чавканье.