— Я не собираюсь блевать.

— Ну, и то слава богу. Все же есть у тучки светлая подкладка!

— …а там еще рядом место, куда приходят выпить, понимаете?

— Типа — бар, что ли?

— Конечно. Бар. Я ведь не совсем идиот, знаете ли.

— Сегодня мне должно повезти, — сказал водитель, прижимаясь к обочине. — У вас наверняка есть бумажник, а там наверняка карточка с вашим домашним адресом. И я вас туда отвезу.

— Я знаю, где я живу.

— Тогда скажите мне. И я никому ни звука.

— …я смогу дойти, там будет уже близко, если вы высадите меня на той улице, где в названии святой. Сен… сен… как же ее…

— У! Это хрен угадаешь. В Монреале половина улиц такие.

— …Катрин! Сен-Катрин! И на углу, пожалуйста.

— На котором углу?

Черт! Черт! Черт!

— …на том углу, что сразу после религиозной улицы…

— Религиозной улицы?

— Вот не рабби, не мулла… Католик.

— Кардинал?

— Епископ!

— А! Ну вы забавник! Вам надо угол Сен-Катрин и Кресент! Верно?

— Верно. Я иду в «Динкс».

Там Хьюз-Макнафтон уже ждал меня.

— Что с тобой, Барни?

— Барни, Барни. Сам знаю, что Барни. Не забыл еще свое имя.

— Да знаешь, конечно. Бетти, принеси ему кофе.

— Нет, виски!

— Это — обязательно. Но сначала кофе.

Сперва я подождал, когда моя рука перестанет дрожать; только потом стал пить кофе. Хьюз-Макнафтон поднес огонь к моей сигаре.

— Ну, тебе получше?

— Слушай, надо, чтобы ты выправил бумаги: хочу передать весь ворох моих пожитков по доверенности детям.

— Для этого тебе не нужен адвокат, это сделает простой нотариус. А что за спешка?

— Не важно.

— Слушай, расскажу тебе одну историю — она отчасти оправдает меня в роли advocatus diaboli. Я был тогда молодым, неопытным юристом, еще не разуверившимся в людях, и вот завелся у меня клиент, симпатичный такой старый еврей (пошив и торговля всякими шматас), который решил переписать свой процветающий бизнес на двух сыновей — ты понял: чтобы при вступлении в наследство пошлину не платить. Ну, сделал я это грязное дело. Выпили вместе шампанского — старик, два его сына и я. Когда следующим утром старикан пришел к себе на фабрику и сунулся в кабинет, там уже сидят два его сына. Говорят: всё, больше ты сюда не приходи. Взяли и выперли. Так что с подобными делами будь осторожен, Барни.

— Все это очень забавно, но мои дети не такие.

В том моем состоянии больше одной рюмки в меня не влезло. Все еще в растрепанных чувствах пошел домой пешком, беспокоясь о том, когда может бабахнуть следующий провал памяти, и думая о множестве незавершенных дел. Мириам, Мириам, как томится по тебе мое сердце! Дети мои, дети! Майк даже понятия не имеет, как сильно я его люблю. А этот брак Кейт! — надолго ли? И что будет с Савлом?

Когда Савлу было лет восемь или девять, не больше, я, бывало, гонял его наверх, в мою комнату принести свитер или сценарий. Двадцать минут — его нет, полчаса… а я-то знаю: он проходил мимо книжного шкафа, вынул книгу и валяется теперь где-нибудь на животе, читает. Когда Савл с головой был погружен в «Историю английских королей», однажды вечером он за ужином всех ошарашил. Жалуется: «Если бы папа был королем, то после его смерти Майк унаследовал бы трон и стал править империей, а мне бы только титул достался — герцога такого-эдакого!»

В возрасте всего десяти лет мой младший сын уже ухватил суть: мир, который ему достанется в наследство, несправедлив.