Легкость, с которой итальянцы одержали победу на Амбе Арадам, наполнила его страхом перед будущим. Казалось, ничто не может противостоять итальянскому оружию — их пушкам, их бомбам, их горчичному газу. Он боялся, что на берегах озера Тана его соотечественников ожидает еще одно ужасное поражение.

Еще он боялся за безопасность вверенных ему тридцати тысяч человек. Он знал, что данакильская колонна итальянских экспедиционных сил движется на Сарди и, возможно, уже достигла города. Он знал, что небольшая армия раса Голама потерпела тяжелое поражение на равнине и несла огромные потери в самом ущелье. Он боялся, что итальянцы могут разбить их в любой момент и, как злобные львы, кинутся на него с тыла, отрезая пути отступления на Дэссе. Ему нужно время, совсем немного времени, всего тридцать шесть часов.

Кроме того, он боялся галла. В начале итальянского наступления они не принимали участия в боях, они просто рассеялись в горах, откровенно предав вождей харари, которые положились на них. Теперь же, когда итальянцы одержали свои первые громкие победы, галла, как стервятники, накинулись на остатки львиного пиршества. Прежние союзники затрудняли ему отступление с Амбы Арадам, они устраивали засады вдоль дороги на Дэссе, выжидая случая напасть на слабое место в неповоротливой колонне отступавших. То была типичная тактика шифта, горных бандитов, они в совершенстве владели древним искусством устройства западни, быстрого налета и моментального бегства, в результате — несколько глоток перерезано, несколько ружей украдено; но все это замедляло отступление, а медлить при наступавших на пятки итальянцах было никак нельзя. Позади итальянцев находился вход в ущелье Сарди.

Ли Микаэл наклонился вперед и, опершись о спинку переднего сиденья, вглядывался в ветровое стекло. Дворники безостановочно ходили из стороны в сторону, очищая заляпанное грязью стекло, и Ли Микаэл увидел железнодорожный переезд.

Он удовлетворенно хмыкнул, водитель стал прокладывать дорогу сквозь медленно движущуюся массу жалких человеческих тел, которые неохотно расступались и, как только машина проезжала, сразу же снова смыкались.

Так они добрались до стрелки, и Ли Микаэл приказал шоферу свернуть с дороги и подъехать к стоявшим кучкой офицерам. Он вышел из машины с непокрытой головой, и на его густую черную шевелюру обрушился дождь. Офицеры окружили его, каждому хотелось рассказать свое, заявить о своих потребностях, высказать свои опасения — каждый был полон новыми сведениями о разгроме, о новых угрозах самому их существованию.

Никто ничего утешительного не сообщал, и пока Ли Микаэл слушал их, тяжесть у него в груди все нарастала.

Наконец он жестом попросил тишины.

— Телефонная линия на Сарди еще работает? — спросил он.

— Пока галла не перерезали ее, потому что она идет не вдоль железнодорожного полотна, а пересекает отрог Амба Сакаль, наверное, они ее не заметили.

— Свяжите меня со станцией Сарди. Мне обязательно надо поговорить с кем-нибудь оттуда. Я должен точно знать, что происходит в ущелье.

Он покинул офицеров, стоявших рядом с железнодорожным полотном, и прошел чуть дальше параллельно отрогу Сарди.

Там, внизу, в нескольких километрах от него, ближайшие члены его семьи — отец, братья, дочь — рисковали своей жизнью, чтобы выиграть для него время, в котором он так нуждался. Он спрашивал себя, какую цену он уже заплатил, и вдруг перед глазами у него встала Сара, его дочь, — юная, гибкая, смешливая. Он решительно отогнал этот образ и оглянулся на бесконечную вереницу измученных людей, которые тащились по дороге на Дэссе. До тех пор, пока их не переформируют, не накормят и пока боевой дух в них не возродится, они не смогут защитить даже самих себя.

Да, если итальянцы объявятся прямо сейчас, это будет конец.