Возле ступеней бурлили огромные толпы народу. Толпившиеся у самого входа были облачены в лазоревые, золотые и черные одежды трех орденов. Среди них виднелись кирасы и капюшоны храмовых мироблюстителей, вооруженных мечами и пиками. Правоверные почитатели Троицы отражали штурм. Шедшие на приступ в первых рядах были одеты попросту, по-крестьянски, на манер обитателей верхних земель, что лежат далеко на северо-западе, за пределами необъятных джунглей. Бледностью кожи и облегающими нарядами те, кто увлекал за собой остальных, разительно отличались не только от служителей Церкви, по большей части смуглолицых, но и от основной массы атакующих храм, что уверенно теснили противника. Да, основные силы выступивших против Церкви Трех состояли из местных, из уроженцев самой Тораджи, о чем наглядно свидетельствовали свободные, складчатые, алые с пурпуром одежды и темные волосы, собранные в пучок на затылке.

Большая часть факелов, освещавших поле битвы, пылала над рядами штурмующих, однако в пожарах, пожиравших близлежащие городские кварталы, вероятнее всего виновны были отнюдь не они. Правду сказать, с чего начались пожары, никто толком не разглядел. Видели люди одно: поджог домов изначально был выгоден жрецам… и этого оказалось довольно, чтоб все их симпатии к Церкви Трех обернулись гневом. Гнев сей и решил дело, подвигнув Ульдиссиана к немедленному штурму храма. Прибыв в Тораджу и едва оправившись от изумления при виде такого множества людей, теснящихся в стенах одного поселения, он решил постепенно склонить горожан к мирному выдворению из города жрецов и их присных. Однако после этакого злодеяния, погубившего многие дюжины местных и даже часть его изначальных сторонников, в сердце бывшего крестьянина не осталось ни крупицы, ни крохи жалости.

«Я пришел в этот город, надеясь стать людям наставником, обратить их к истине, – с горечью думал Ульдиссиан, шагая к ступеням, – и вот к чему они нас принудили».

Толпа, даже не видя его, расступилась. Приближение Ульдиссиана чувствовал всякий, кого ни коснулась его сила – сила нефалема. Сообразив, что Ульдиссиан замышляет нечто новое, штурмующие ослабили натиск.

Постигшие храм разрушения учинил вовсе не он. То были плоды куда более примитивных стараний кое-кого из его самых рьяных сторонников, наподобие Рома. Один из вожаков партанцев, Ром также числился среди немногих самых способных Ульдиссиановых учеников. Парте выпало стать вторым после его родной деревни, Серама, поселением, узревшим чудо пробудившегося в Ульдиссиане дара. Не в пример серамцам, объявившим Диомедова сына злодеем и убийцей, партанцы восхитились его невероятными способностями и всей душой приняли его простые, но чистосердечные взгляды на жизнь.

Что бы ни утверждала молва, на пророка, идущего в священный бой, Ульдиссиан не походил ничуть. Не был он ни ангелоподобным нестареющим юношей наподобие Пророка, возглавлявшего Собор Света, секту-соперницу Церкви Трех, ни среброволосым, ко всем вокруг благосклонным старцем вроде Примаса, служители коего ныне ожидали Ульдиссианова гнева. Ульдиссиан уль-Диомед был рожден для стези землепашца. С квадратной челюстью, с грубыми чертами лица, в обрамлении короткой бороды, крепостью сложения он, благодаря жизни в нелегких трудах, превосходил многих, но более ничем примечательным на общем фоне не выделялся. Светло-желтые, песочного цвета, волосы его неопрятно топорщились на затылке: в хаосе этой ночи все старания привести себя в благопристойный вид пропали впустую. Одет Ульдиссиан был в простые коричневые штаны и рубаху, да изрядно поношенные сапоги. Оружия, кроме ножа за поясом, при нем не имелось. Сам по себе оружие куда более грозное, чем острейший на свете клинок, чем самые быстрые, самые верные стрелы, в ином вооружении Ульдиссиан не нуждался.