Изменился Буслаев резко и неожиданно для меня. Мы как раз карабкались по склону безымянного унылого гольца, неожиданно «начальник» замер и коротко выругался, чего с ним никогда прежде не случалось. Я проследил за его взглядом и увидел… как вам сказать? Овраг – не овраг, распадок – не распадок… В общем, представьте себе просто борозду длиной метров сто-сто пятьдесят. И это прямо посреди тайги. В жизни не видал ничего похожего, хотя вот уже лет десять лес покидаю только на зиму и дожидаюсь весну в поселке своего детства.

Короче, замер мой Буслаев и говорит:

– Леша… пять лосей твоей матери, это же ОНО! Ущелье Горного Ду… Гм!

Я совершенно не понял, при чем тут моя мать и поэтому переспросил:

– Что?

Буслаев кашлянул и осторожно закончил:

– В общем, одно интересное ущелье.

Минут пять он созерцал борозду и окрестности, я стоял да помалкивал, ожидая.

– Считай, что нам повезло! Кто его только не искал!

Внизу, у подножия гольца, Буслаев совершенно неожиданно повесил ружье на сосну и здесь же на сучке оставил все патроны, ссыпав их в кожаную сумку, похожую на большой кисет.

Я глядел на него с испугом, и он объяснил:

– Безоружных он, вроде, не трогает.

– Кто – он? – не понял я.

Буслаев замялся, и я ощутил, что впервые с мая месяца он не скажет мне правды.

– Ну… э-э-э… тот, кто ущелье охраняет.

– Зачем же охранять ущелье?

И снова Буслаев задумался.

– Там кое-что спрятано.

Я помолчал и вдруг неожиданно даже для себя тихо сказал:

– Захарыч! Мне кажется, что ты боишься.

Буслаев замахал руками:

– Вздор, Лешка! С чего ты взял?

Но я чувствовал, что он лжет.

Через минуту он убедительным тоном заявил, что если боялся бы, то ни за что не расстался бы с ружьем, но я молчал и вскоре он оставил эту тему.

Ущелье было вовсе не ущелье, а действительно просто глубокая борозда в теле земли. Причем, в центре она была глубже, чем с краев, словно кто-то громадный нехотя ковырнул когтем почву, коротко, с размаху. На край обрыва Буслаев меня не пустил. Сначала сам подполз и долго осматривался, потом разрешил подползти и мне.

Дно отстояло от нас метров на сорок, причем посреди отвесной стены виднелся широкий гладкий уступ. Спуститься на него удалось метрах в тридцати левее, но это случилось лишь через два часа, час из которых Буслаев валялся на краю ущелья и что-то разглядывал, час сидел на корточках у своего рюкзака, листая пухлый блокнот и загадочно бормоча.

На уступ Буслаев взял только моток веревки, молоток, да наспех срубленный и заостренный кол. Спускались мы минут десять, причем я дважды чуть не сверзился с отвесной стены. О Захарыче я ничего не скажу, собой был занят, но сопел тот громче обычного.

В общем, спустились мы еще более-менее сносно. Уступ хороший, просторный, метра два, а то и пошире.

Вот тут-то и начались первые странности.

Взглянул я наверх ненароком – батюшки-светы, вместо двадцати метров крутой земляной стены я увидел по меньшей мере двести! Небо осталось где-то неимоверно высоко, застряв в узкой щели между стенами. Я, кажется, даже икать начал – если мы десять минут спускались, то сколько же будем подниматься? Да и не могли мы так глубоко забраться, во-первых не успели бы, а во-вторых сверху ущелье выглядело куда мельче.