Резко дернув лошадь, он принудил се спускаться по крутому склону вниз. Животное несколько раз приседало на задних ногах, опасаясь сорваться, и наконец успокоилось, найдя опору всем ногам. Фургон находился всего в четверти мили от Тэсса. Лошадь передвигалась скачками, стараясь избегать болезненных уколов шпор Тэсса, позабывшего о всякой осторожности. Он принуждал своего коня мчаться по невероятно узкому серпантину на головокружительной высоте, от чего у того тяжело ухало сердце. Фургон вдруг набрал скорость, по лошадка, впряженная в него, не могла поспорить в скорости с породистым вороным, так что Тэсс легко опередил его. Зная темперамент Ванессы и предвидя, что она запросто может решиться пристрелить его, Тэсс держал наготове ружье и улыбался во весь рот, приближаясь к фургону.

Лишь через секунду он осознал свою ошибку. Пуля ударила его прямо в живот. Он вылетел из седла взбесившейся от испуга лошади и умер еще до того, как ударился о землю.

Кейн остановил свою запыхавшуюся лошадку и оглянулся. Тэсс мешком лежал у дороги, а его лошадь галопом неслась к небольшой рощице на склоне горы. Кейн снял с головы голубой капор Ванессы и скинул с колен голубое платье жены. Прислонив ее старое ружье к сиденью, он взялся за поводья, чтобы развернуть фургон.

Все кончено. Его план сработал самым великолепным образом. Он остановил лошадь, примотал поводья к рядом стоящему деревцу и сошел вниз. Лежа на земле с раскинутыми руками, Тэсс казался совершенно безвредным. Кейн коснулся его носком ботинка, как сделал бы это со змеей, чтобы убедиться, что она сдохла.

– Проклятый маньяк! Сумасшедший! – Он еще раз пнул поверженного врага мыском ботинка и перевернул на спину. Глаза мексиканца были открыты и смотрели в небо. Кейн достал из кармана перочинный ножик и чуть не задохнулся от нахлынувшей на него ярости. Он схватил косичку из волос Ванессы и резким движением рассек ее. Голова Тэсса глухо стукнулась о каменистую почву. Кейн зажал пламенеющее ожерелье из волос любимой женщины в кулаке. – Чтоб тебе вечно гореть в аду, паршивец! Это мое, и ничье больше!

В ту же секунду боль в желудке пронзила его. Утром напасть миновала. Но сейчас болезнь отомстила. Волнения словно превратились в кислоту, разъедающую внутренности. Он несколько раз сглотнул и прижал ладонь к животу. И даже не услышал, как подъехала старая повозка, пока цоканье подков не прозвучало совсем рядом. Доктор выскочил из своей колымаги, держа в руках докторский саквояж.

– Вам он не понадобится, – глухо сказал Кейн.

– Мне послышался выстрел, вот я и поспешил. Что произошло?

– Я застрелил его.

– Это я и сам вижу. Почему?

– Иначе это сделал бы он.

– Что ж, эта причина меня вполне устраивает. Кейну осталась всего лишь секунда, чтобы сделать шаг в сторону, когда боль согнула его пополам. Он на коленях дополз до колеса фургона, вцепился в него, и тут его вывернуло. Волны тошноты накатывали и накатывали, и в рвоте он сразу же увидел примесь крови. Его все еще мутило, хотя в желудке уже не осталось ничего. Во рту ощущался привкус горечи. На лбу выступил пот. Он вытер лоб носовым платком и бессильно привалился спиной к колесу.

– Хм, так вы тоже заполучили этот подарок судьбы? Доктор стоял с другой стороны фургона и с сочувствием глядел на него. Кейн не ответил.

– Именно поэтому я и приехал в эти края. Медленный темп жизни, отличный воздух. Ну сами понимаете. Я повесил объявление о практике. Если у меня появляется пациент – отлично. Если нет, я тоже не огорчаюсь. Мне ведь нельзя волноваться.

– О чем вы, к дьяволу, толкуете?

– О моей язве. Это из-за нее я вынужден был приехать сюда, ведь здесь люди не знают спешки. Моя болячка мучила меня похлеще вашей и совершенно лишила сил. Я работал в большом городе, ни минуты передышки, все время в напряжении, все время ешь не то, что следует, и не тогда, когда надо.