— Ну ладно, я, пожалуй, пойду домой и немного отдохну, — заявил он, подавив зевоту. — А может, мне лучше сегодня не спать? Может, я должен терпеть как можно дольше, чтобы крепче заснуть завтра ночью?

— Нет, отдохни немного, — сказал Кейн. — Если все у нас получится, тебе не придется засыпать. Клинур сама проведет тебя через врата сна.

— Ну, значит, до вечера, — бросил поэт, неловко собирая свои листки. Ониксовую фигурку он еще раньше завернул и спрятал за пояс.

— Подожди, я пойду с тобой, — сказал Кейн. Он кивнул своим людям, чтобы те собирались. — Если ты случайно наткнешься на Эбероса, тебе придется дорого заплатить за риск, которому ты его подверг…

Когда они вышли из «Таверны Станчека», близился рассвет. Небо было еще темным, однако звезды уже начийали бледнеть. Было холодно и очень тихо. После задымленной, душной атмосферы таверны свежий воздух пьянил, как крепленое вино. Прохожие встречались редко. В этот час даже те, кто пренебрегал сном, улаживали свои дела за закрытыми дверьми.

И уж никак не ожидал Кейн, что в это время суток к нему пристанет нищенка. Сначала они услышали в темноте ее рыдающие причитания, а затем — шаркающую походку. В слабом свете фонаря возник ее силуэт. Факел, который нес Хайган, высветил фигуру женщины.

— Эй, господин хороший, подай монетку бедной матери! Прошу тебя, грошик для матери и ее дитятка…

Нищенка оказалась не старой, хоть грязные лохмотья и изможденное лицо добавляли ей лет. Младенец, закутанный в тряпки и похожий на бесформенный узел, сосал грудь. Личико его было накрыто материнской шалью.

Хайган шагнул вперед, чтобы прогнать попрошайку, но, пораженный неистовым блеском ее глаз, решил пропустить женщину к Кейну.

— Кейн! Да неужто это в самом деле ты? — подходя ближе, вкрадчиво воскликнула нищенка. — Ох, Кейн, ты ведь не пожалеешь денег, поможешь матери и бедному больному малютке? Он пока еще не умирает с голоду, но, если я не найду денег на хлеб и мясо, ему придется отправиться в лучший мир…

Ее бледное лицо показалось Кейну знакомым, однако он не смог припомнить, где и когда встречал эту женщину.

— Отчего ты просишь ночью, когда на улице нет людей? — буркнул он, ткнув в нее пальцем.

— Днем я теряюсь в толпе. Кроме того, порядочным людям неприятно видеть меня на улицах, — пожаловалась она. — У стражников нет сострадания к бедной матери и ее сыночку.

Ее окутывал тяжелый смрад не нищеты, а смерти.

Пальцы Кейна нашарили мелкую монету, но неожиданный каприз заставил его сунуть в костлявую руку женщины золотой. Это позволит ей запастись едой и одеждой на несколько месяцев…

— Да хранит тебя Троэллет, — благословила его попрошайка, судорожно сжимая монету, словно хотела раздавить ее. Придвинувшись к Кейну еще ближе, она понизила голос: — За поворотом в переулке ждут восемь мужчин. У двоих арбалеты. Они говорили о тебе.

Она проскользнула мимо Кейна, тихонько напевая что-то ребенку и перекладывая его так, чтобы он мог сосать другую грудь. Младенец вскрикнул, но не заплакал… Кейн услышал беспокойный шелест, напоминающий хлопанье крыльев, — мать тихо запела сыну. Постепенно ее песня растаяла в ночи.

— Странно, — заметил Опирос, — благословила она тебя именем демона…

— Она говорила о засаде, — заметил Левардос, стоявший достаточно близко, чтобы все слышать. — Может, нужно вернуться, захватить побольше людей или пойти другой дорогой. Этот сукин сын Эберос, чтоб его черти взяли, подкарауливает нас на улице, которая ведет к дому Опироса.

— Я тоже так думаю, — согласился Кейн. — Но если это не Эберос, хотел бы я знать, кто на такое решился… Нет, не будем терять времени, возвращаясь за подмогой.