— Вот, значит, как? Струсил! — от неожиданности у Юлии округлились глаза, и, вспыхнув, она язвительно бросила: — Или подонки сделали тебя инвалидом?

— Нет. Ни то и ни другое, — пропустив мимо ушей шпильку разочарованной женщины, тихо ответил Наумов. — Постарайся выслушать, что тебе скажу, и ты, надеюсь, меня амнистируешь.

Юлия опустила голову, и он мягким, отеческим тоном произнес:

— Ну, будь благоразумной! Мне уже восьмой десяток. Что хорошего я могу тебе предложить? Только, как в старом анекдоте, — пошутил мрачно: — «стать моей вдовой». Тебя увлекает такая перспектива? Или тебе, женщине в расцвете лет, хочется стать сиделкой при безнадежно больном? — Артём Сергеевич печально вздохнул и ласково заключил: — Не обижайся, Юленька. Я трезво себя оцениваю и не могу поступить безответственно. Делить со мной несчастья обязана только жена, которая достойно несет свой крест, и я тоже никогда ее не брошу.

Однако его слова навряд ли смягчили Юлию, так как обида на ее лице не исчезла. Она медленно поднялась и, нервно поправив очки, с неподдельной горечью бросила на прощание:

— Никогда не берись решать за женщину, что ей нужно! Ты прожил жизнь и должен знать, что иногда и одного дня счастья хватает человеку на долгие годы. Особенно если он до этого никогда его не испытывал!

Наумов не нашел слов для ответа и лишь грустно проводил ее взглядом.

* * *

Максименко заявился на следующий день сам, не дожидаясь приглашения. Когда он вошел в палату, Наумов не узнал старого друга. Одетый, как всегда, дорого и солидно, тот утратил свой обычный респектабельный и самодовольный вид. Костюм был помят, лицо плохо выбрито, да и выглядел тот хмурым и озабоченным. Николай Павлович был моложе него почти на пятнадцать лет, но обрюзг, расплылся и сейчас, чем-то расстроенный, казался стариком.

Подойдя к постели друга, он достал из пакета подарочную коробку виски и, поставив на столик, сказал:

— Рад, что у тебя все обошлось. Могло быть и похуже! А это, — указал жестом на коробку, — лучшее шотландское виски. «Блэк лейбл»! Знаю, что ты его не пьешь, — с усмешкой добавил он, заметив неодобрительную реакцию больного, — зато это хороший подарок для врача. Такое ему не по карману.

— Напрасно принес. И вообще, Коля, — хмуро произнес Артём Сергеевич, — не стоит тебе проявлять обо мне такую заботу и тем более тратиться. Сам знаешь, что мы с тобой принципиально разошлись во взглядах.

— Брось дуться! А как же пресловутый «плюрализм мнений»? Ты же горой за него, — примирительно произнес Максименко. — Мы слишком давние друзья, чтобы ссориться из-за того, что по-разному смотрим на вещи. И то, что я для тебя делаю, идет от души! — Однако на сердце Наумова еще осталась тяжесть от их прошлой размолвки, и ее причина не казалась ему пустячной. Он хотел сказать об этом Максименко, но тот его опередил. — Я пришел к тебе, Тёма, не для того, чтобы выяснять отношения, — озабоченно сказал он. — И не узнавать, как здоровье. Мне это известно. У меня серьезные неприятности, — потупившись, признался он и грузно опустился на стул возле кровати. — Хочу посоветоваться с тобой, и мне нужна твоя помощь!

— А что случилось? Нелады с бизнесом? — удивленно поднял брови Артём Сергеевич. — Чем я могу тебе помочь? Как поперли из министров Николаева, у меня и связей-то никаких не стало.

— Бизнес мой в порядке. Дело не в нем. То, что случилось, еще хуже, — глядя в пол, мрачно признался Максименко. — Меня выгнала из дома Валюша.