|
И окружат ее не мрачные, плотно сомкнувшиеся строения, сузившие улицы до щелей, а просторный парк с кленами и каштанами, с сиреневыми и черемуховыми аллеями, с клумбами цветов, ярких с весны до поздней осени. В такой больнице и тяжелобольному кажется, что скоро восстановятся силы, раз все кругом так приятно глазу, а парк, шумящий ветвями и источающий аромат, зовет в свои тихие аллеи. Им надо построить свою больницу, для рыбаков. И она должна быть тоже светлой и приветливой, а не угнетающей.
Соломатин понимал, что Алексей завел разговор, чтобы отвлечь свои мысли от предстоящей операции. Он поспешно сказал, что со своей стороны всемерно поддержит идею больницы для работников «Океанрыбы». Они проходили мимо палаты, где шла операция. Соломатин сказал: — Я звонил в милицию. Тот дом оцеплен, прибыли саперы. Возможно, еще найдут снаряды под развалинами. — Он хмуро добавил: — Не могу отделаться от чувства вины. Давно, давно нам пора было покончить с руинами! И могли бы, если приложили больше старания… Из операционной вышел Тышковский и бодро сказал: — Все хорошо! Подробней расскажет Мария Михайловна. Он явно не хотел вдаваться в детали. Сестра выкатила стол на колесиках. Юра был весь укутан, виднелось только лицо — осунувшееся, с закрытыми глазами. — Благополучно? — спросил Алексей у Марии, и сам не узнал своего спокойно-бесстрастного голоса. Она ответила тоже спокойно: — Лев Захарович сделал мастерскую операцию, даже не одну, а несколько в разных местах. Пойдем ко мне.. — Я поеду, — сказал Соломатин и поспешил за главным хирургом. В комнате дежурного врача Мария остановилась у окна. В окно был виден тесный дворик — каменная площадка в колодце каменных стен. Алексей, помолчав, сказал тем же чужим голосом: — Лев Захарович мне не хотел рассказывать… Мария повернулась, спрятала лицо на его груди, вся тряслась. Прошла долгая минута, прежде чем он заговорил вновь: — Значит, Юра умрет? — Будет жить, будет! — простонала она. — Но не знаем, не останется ли он калекой! Он молча гладил ее волосы.
12
Кантеладзе вернулся из Москвы один. Луконин остался в министерстве утверждать план промыслового поиска на всей акватории Атлантического океана. В управлении «Океанрыбы» всегда хватало работы, сейчас ее было так много, что управляющий распорядился срочно отозвать с промысла и Березова. — Один ум хорошо, два лучше, — сказал Кантеладзе Соломатину. — Не обижайся, дорогой, но без Николая Николаевича трудно. Ты хороший рыбак, хороший, а морского опыта у Березова побольше. Весь океан охватываем — какой проницательный взгляд нужен! Соломатин и сам понимал, что — ученик Березова — он много знаний и умений получил от своего наставника, но отнюдь не стал ему равен. Без Березова, и вправду, было трудно. Промысел в Северной Атлантике надо было временно прекратить, там к лету перестала идти стабильная сельдь. Зато, по прогнозу промразведки, на отмелях Северо-Западной Атлантики ожидалось появление весной и летом крупных масс сельди. Надо было переводить промысел сюда. От капитанов, начавших здесь добычу, пришли первые радиограммы — уловы шли неплохие, недели через две-три они должны были стать обильными. Березов вышел с промысла в порт на плавбазе «Тунец», заполнившей все свои трюмы добычей. С плавбазой шел отряд траулеров, закончивших рейсовый срок, — «Ока», «Анадырь», «Волхов», в их числе и «Кунгур», на котором Соломатин проплавал несколько лет. Еще недавно это судно считалось первым в тресте, одним из лучших в стране, сейчас ни в чем не опережало другие суда — типичный промысловый середнячок, без удачи и без провалов. |
