Около операционной Алексей и Соломатин увидели Марию Михайловну. Мария нашла в себе силы улыбнуться. Она всегда в трудные минуты сохраняла спокойствие.

— Юру готовят к операции. На развалке мальчишки нашли снаряд. Юра отогнал их, но кто-то издали кинул в снаряд камень. Юра ранен в ногу, живот и грудь. Я надеюсь, что операция пройдет благополучно.

— Оперировать будешь ты?

— Я хочу ассистировать. Оперировать будет Лев Захарович.

— Могу я посмотреть на Юру?

— Сейчас не нужно. После операции тебя пустят в палату. Поговори с Варей. Просто чудо, что ни ее, ни других не убило. У нее ранка на щеке, двое мальчиков отделались царапинами, их перевязали и отпустили. Варя в кабинете Льва Захаровича.

Алексей пошел к главному хирургу. В его кабинете сидела заплаканная девочка с перевязанной щекой. Алексей сел рядом и молча погладил ее по голове.

— Как это случилось, Варенька?

— Я пошва домой — Варя опять заплакала, еле выговорила сквозь слезы: — Юра провожав меня, а на Западной мавчишки нашви снаряд. — Варя не выговаривала буквы «л». Она совсем захлебнулась слезами. — Юра… Юра…

В кабинет вошел главный хирург Лев Захарович Тышковский. С Тышковским Алексей дружил с войны. Молодой врач, недавно со студенческой скамьи, он появился в их дивизии с орденом Красной Звезды на груди. Днем он делал операции в полевом госпитале, а ночью с автоматом и врачебным чемоданчиком участвовал в вылазках на другой берег залива, где шли тяжелые бои — производил при свете фонаря неотложные операции и переправлял раненых. Не одному человеку спасла жизнь его храбрость и врачебное искусство — второй орден Тышковского отметил те трудные дни боев у залива. Лев Захарович улыбался, показывая добродушным лицом, что операция легкая и закончится благополучно, но у Алексея перехватило дыхание.

Тышковский понял, что улыбка не успокоила Алексея и что Алексея успокаивать не надо, а нужно говорить правду, какой бы она тяжелой ни была.

И он сказал с такой искренностью, что Алексей поверил:

— Вам не нужно объяснять, что может произойти, когда разрывается снаряд. Одно скажу: могло кончиться хуже! Юра будет жить, это мы обещаем.

Он посоветовал Алексею набраться терпения. Много мелких осколков, каждый нужно отыскать и вынуть. И они не собираются спешить. Алексей вспомнил, что еще в войну Тышковский говорил на операциях ассистентам: «Спешить не будем — выйдет быстрее».

Врач ушел. Алексей тоже вышел. По коридору прохаживался Соломатин, он сказал:

— Лев Захарович в операции уверен. Я только что с ним разговаривал. От меня он ничего скрывать не будет.

— Я и не сомневаюсь, что он уверен, — бесстрастно сказал Алексей и, помолчав, добавил: — Плохо, что он проводит операцию сам, не доверяя другим.

Они молча шагали по коридору.

— Тебе нравится это здание? — вдруг спросил Алексей. Соломатин пожал плечами. Как может нравиться больница?

Само название происходит от слова «боль». Алексей возразил, что больница может нести в себе не память о боли, а идею выздоровления. Недавно в горкоме рассматривали проект больницы железнодорожников — светлое здание, скорее дом отдыха, чем больница. И окружат ее не мрачные, плотно сомкнувшиеся строения, сузившие улицы до щелей, а просторный парк с кленами и каштанами, с сиреневыми и черемуховыми аллеями, с клумбами цветов, ярких с весны до поздней осени.