Степан хмуро возразил:

— Нормально! Как по-другому держаться жене рыбака?

— Не знаю, не знаю… За всех рыбацких жен не отвечу. А когда Петр Кузьмич принесет из управления весточку, что, точно, был ураган и проштормовали благополучно и что в трудные минуты, и на работе Кузя всегда из первых, такая радость, такая за него гордость!

Степан холодно сказал:

— Кузя на судне не один. И я, между прочим, с ним работаю и штормую. Двадцать пять человек в команде.

Она вспыхнула.

— Двадцать четыре из них меня не интересуют, пусть за них болеют другие женщины! Я радуюсь только за одного! И все бы сделала, на все пошла для него! Тебе смешно? Я все равно скажу: я благодарна ему, что он среди вас такой, что так трудно в море, а он все выносит! И от этого сама не своя. Не могу, не могу вести себя по-нормальному. Даже Гавриловна удивляется, даже Петр Кузьмич… Ты подумай, Степан, столько кругам соблазнов, таких развлечений — то на семейную вечеринку позовут, то в кино или театр пойти, просто в хорошую погоду по улице погулять, к подругам пойти нарядами покрасоваться… Я ведь не старуха, мне многого хочется.

— Нормальное дело.

— Не могу! Знаю, что нормально — не могу! Вспомню, что Кузя всего этого лишен — вмиг расхочется. И не оттого, что боюсь — он узнает. Нет, самой не надо того, что ему сейчас недоступно. И все думаю, все думаю, вот он вернется, от души развлечений нахватаем, за неделю наберу, от чего четыре месяца отказывалась. И будем всюду вместе, каждый час вместе! А он и не знает, как я жила без него, а расскажи — наверно, и не поверит. И такая тогда обида, так себя жалко… И так сержусь на него! Ты чему усмехаешься?

Степан теперь говорил ровно, даже с улыбкой:

— Вспомнил забавный обычай в Гане. Мы там промышляли, сходили на берег. Там местные жители вырезывают из черного дерева божков и молятся на них, руки-ноги целуют. Короче, выпрашивают всякие блага. А если не получат, чего хотелось, то бьют божков, чтобы были на высоте. И ты, Лина… Сотворила себе божка из Кузьмы и бьешь его, что ведет себя не по-божественному. Даже ненавидишь, оттого что любишь.

Она долго смотрела на Степана.

— Возможно, ты и прав. Но тебя это уже не касается. Тебе я все сказала. Ты — уходи.

Он встал, надел пальто, сказал очень вежливо:

— Ухожу. Прощай, Алевтина! Она ответила равнодушно:

— Прощай, Степа.

10

Радиограмма, посланная Соломатиным на промысел в Северную Атлантику, содержала в себе такие радостные для Луконина новости, что он, не медля и часа, сдал судно старпому и пересел на рефрижератор, возвращающийся в Светломорск. И прямо с судна он поехал не в межрейсовую гостиницу, где ему приготовили номер, а в «Океанрыбу». Вызывал Луконина Соломатин, заменявший Кантеладзе, уехавшего в Москву. Соломатин был мало знаком Луконину, они лишь встречались раза два-три на заседаниях. Вместо того, чтобы идти к новому заместителю управляющего, Луконин пошел в партком. Алексей радостно пожал руку капитана.

— Поздравляю! Сегодня утром Шалва Георгиевич звонил из Москвы. Разворот — огромнейший! Даже больше, чем вы предлагали. Управляющий с нетерпением ждет вас в министерстве. Вы уже были у Соломатина?

— Нет.

— Пойдемте вместе.