Алевтина раздраженно прервала ее:

— Лучше я поговорю с вами! Послали Кузе радиограмму, что я ушла? Получили ответ?

Гавриловна вытерла слезы.

— Не посылали…

— Так зачем пришли? Чего хотите? Я же поставила условие — немедленно радируйте о моем уходе!

Гавриловна молчала. В разговор снова вступил Степан:

— Лина, рассуди, как радировать? Кузе в рейсе не легко, сама понимаешь. Один срок отплавал, сразу другой начал. На берегу ни одного часа не побыл. А тут на голову такое несчастье.

Алевтина резко повернулась к нему.

— Откуда знаешь, что несчастье? Может, радость? Может, только этого и добивается, чтобы я ушла? Не даю по ресторанам шляться. Или ждать, пока открыто не выгонит меня из своего дома?

Гавриловна бурно запротестовала:

—, Лина, не смей! А мы со стариком на что? Да заикнись Кузя, чтобы тебе уйти, сами его выгоним! Навек от него тогда отречемся! Отец сказал: в обиду дочку не дадим!

Алевтина не успокоилась, а рассердилась:

— Значит, допускаете, что он может заикнуться о том, чтобы мне уйти? Значит, и вправду, беспутная свобода ему дороже? Мама, вы меня знаете, от уговоров, только хуже будет!

Гавриловна тихо плакала, Степан молчал. Алевтина гневно отвернулась от обоих. Гавриловна вытерла платком лицо, заговорила снова:

— Татьянка-то как?

— Веселая, здоровая.

— Отец сказал — без внучки и не смей домой… Так соскучился! Линочка, я возьму ее из садика сегодня? Пусть у нас переночует.

Гавриловна встала. Степан вскочил. Гавриловна поспешно сказала:

— Ты оставайся. Поговоришь еще с Линой. Алевтина холодно сказала:

— Вижу, сговорились — кто какое давление на меня окажет. Оставайся, Степан. Будем разговаривать, раз так у вас запланировано.

Гавриловна, снова заплакав, поцеловала невестку.

— Начинай, я слушаю, — спокойно сказала Алевтина, когда Гавриловна ушла. — Уверена, тебя просили уломать меня, и сам ты хочешь от себя что-то сказать. Говори теперь.

Смущенный, он не мог сразу заговорить, как задумывал.

— Ты такая резкая, Лина… Не знаю, с чего и начать.

— Хорошо, я помогу тебе. О чем тебя старики просили — забудь. Разговор бесполезный да и не верю, чтобы тебе было приятно вести его. Но, наверно, хочется знать, окончателен ли разрыв с Кузьмой?

— Всем хочется знать!

— А тебе — особенно. Не так?

— Мое отношение ты знаешь…

— Знаю, да. Хоть ничего ты прямо не говорил, все равно — знаю. И вот что хочу тебе объяснить. Не изменится Кузя, прежним вернется на берег — навсегда разойдутся наши дороги. Что тогда станешь делать?

Степан разволновался так, что у него стал дрожать голос:

— Лина, ты недавно при всех… За Степана, мол, замуж пойду, он Танечке будет лучше родного отца… Лина! Можешь не сомневаться!

Алевтина не сводила взгляда с его раскрасневшегося лица.

— Знала, что именно так и ответишь. Просьба к тебе. Обещай заранее, что исполнишь.

Степан все сильней волновался.

— Все, что потребуешь — за счастье сочту!

— Просьба такая: не приходи ко мне больше. А повстречаемся на улице, обойди стороной.

Потрясенный, он воскликнул только:

— Лина!..

Она поспешно заговорила, предваряя неизбежные вопросы:

— Не думай, что я по настроению. Рассердилась вдруг или каприз… Нет, говорю, что давно задумывала сказать.

Он с трудом выговорил:

— Виноват я в чем перед тобой?

— Не знаю, кто виноват, кто прав… Сама я немало виновата.